Завтрашний ветер. Незнакомка
Шрифт:
Глаза смотрели с морщинистого лица вредной старухи — глаза ехидные, молодые, дерзкие.
— Да, я Нибани Меса. Но больше пока ничего не скажу.
Она, поджав губы, стала накладывать на рану кашицу из трав, возможно, целебных, но таких жгучих, что Аррайда едва не заорала.
— Осторожнее, Ниб, — пробормотал племенной вождь, вот удивительно, краснея.
И последнее, что запомнила наемница перед беспамятством — на чешуях его брони красный отпечаток своей ладони.
Аррайда
Недовольно заворочалась под шкурами провидица. Выползла, завозилась, плохо соображая со сна, что и зачем. Задела лбом подпирающий крышу костяной столб. Помянула недобрым словом нвах и глупых колдуний, пускающих их в свой дом. Раздула угли.
Заплескал приминаемый ветром голубоватый дым. Кровавые отблески облизали столб, высветили густую паутину письмен, изрезавших его поверхность. В свете очага под вой ветра и шорох пыли шатер выглядел жутковато. К тому же на пепельном лице провидицы угольями светились глаза — может, отражением огня, но скорее сами по себе. Вот уж верно говорится о данмерах — темные, проклятые судьбой. Впрочем, они скорее гордились своим проклятием.
Провидица искупала в горшке платок и небрежно обтерла лицо и руки Аррайды.
— Ты горишь. Похоже, рана воспалилась. Но это не значит, что ты останешься здесь валяться.
Нибани нагнулась, стала сыпать в кипящий на огне котелок сухие травы, такие же желтые, как ее платье из тонко выделанных шкур. В ушах ведуньи при каждом движение качались треугольные серьги, метали цветные блики. Мелькали серые пальцы, вздрагивали собранные в пучок на затылке серебристые, а может, просто седые волосы. Аррайде кто-то говорил, что ашханы и провидицы степняков живут по четыреста лет. Страшно вообразить.
— Ага, пусть бы девчонку задолбил скальный наездник… — рассердившись, Аррайда перестала бояться. Сощурилась, вспомнив тварь, кожистыми крыльями поднимающую ветер, и длинный хвост с костяным шипом на конце, метнувшийся к испуганному подростку. Обнажить оружие в становище — нарушить законы гостеприимства. Вот и выкручивайся, как знаешь…
— Ее хранили духи предков.
— А по-моему, отвернулись…
Нибани пропустила ехидство мимо ушей.
— Только смотри, чтобы пыль не попадала под бинты. Иначе ни одного пророчества не исполнишь. Я дам тебе полотна с собой.
Колдунья размешала зелье ложкой, позволила ему покипеть и отстояться. Перелила в круглую деревянную чашку, подала. Девушка вытерла потную ладонь с налипшим
— Это не рана, Нибани. Мне приснился сон.
— Расскажи.
Высокий мужчина в золотой маске напоминал Ужас Племени — прямоходящего ящера, живущего в даэдрических руинах. То ли золотое солнце, надетое на мускулистое данмерское тело. Но, в отличие от ящера, мужчина смеялся. По крайней мере, Аррайде так казалось во сне.
Они стояли лицом к лицу — в пещере, залитой багровым туманом, глотающим свет растущих из пола светящихся сыроежек. Пахло серой и каленым железом, и круглая дверь за спиной обжигала даже на расстоянии.
Человек из сна поднял руку в золотой перчатке:
— Да живет Неревар, да живет Ресдайния. Трое, которых Ты считал верными, предали тебя. И лишь я, которого Ты предал, остаюсь тебе верен. Я, Ворин Дагот, Дагот Ур, говорю: приди под Красную гору, сбрось старую кожу, яви всем истинное лицо нвах из Морроувинда.
Аррайда вздрогнула, словно опять стряхнула с себя наваждение сна: кисельного света, и тяжелого звучного голоса, и чужих, но казавшихся родными имен.
— Ворин. Не помнила, что его так звали. Не знала. И меч, — она посмотрела на Нибани, — у меня там был совсем другой меч — из стекла, по имени "Погибель магов".
Ведунья отшатнулась.
— В погребальных пещерах Уршилаку… — прижалась острым подбородком к поднятому колену, — ты там еще не была, ты…
Сверкнула красными глазами:
— Ты складно врешь. А если, — и стала крутить нож, висящий у пояса, бормоча под нос: — Хитрый сон… опасный сон… и для тебя, и для нашего племени… Шармат говорил с тобой и называл тебя Нереваром. Ну и что… Ты даже не одна из нас.
— Конечно. Я нвах и девчонка, да еще шпион Храма… — огрызнулась Аррайда. — Куда мне равняться с вашим данмерским героем. Которого по чем зря обманывали друзья и собственная жена.
Провидица замахнулась, сжала пальцы в кулак — и задумчиво опустила руку. Аррайда нырнула в шкуры, потерлась о них зудящей спиной и закрыла глаза.
— Дагот скорее поверил, — бормотала она, засыпая, — толком не поспишь: тут же лезут трупаки с дубинами…
Нибани разворошила огонь и смотрела в него немигающим алым взглядом:
— А это самое трудное — чтобы тебе поверили. Чтобы признали в тебе не только героя. Убить Дагота легче, чем заставить нас вспомнить, что мы один народ под Луной и Звездами.
Три Великих Дома — Хлаалу, Телванни, Редоран; четыре степных племени — Уршилаку, Зайнаб, Ахеммуза и Эберанимсун; и каждый тянет к себе и потакает собственным гордыне и величию. И лишь горстка тех, кто надеется, что может что-то изменить, и верит в пришествие Нереварина.