Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

в своей постели беспокойной» написано было за много

десятилетий до появления Пастернака, однако пре-

лесть безметафорной исповедальной естественности,

утвержденная Пушкиным, не меньшая, а может быть,

гораздо большая сила, чем самая эффектная метафора.

Одновременно Пушкин выступал против литератур-

ного педантизма, однако не отвергая его безогово-

рочно: «Педантизм имеет свою хорошую сторону. Он

только тогда смешон и отвратителен,

когда мелко-

мыслие и невежество выражаются его языком». Пуш-

кин не жаловал прозаизмы, но вместе с ними и на-

тужную высокопарность «поэтизмов»: «Мы не только

еще не подумали приблизить поэтический слог к бла-

городной простоте, но и прозе стараемся придать

напыщенность... Сцена тени в «Гамлете» вся писана

шутливым, даже низким слогом, но волос становится

дыбом от гамлетовских шуток».

Мы нередко опресняем, ускучняем наш великий

язык, а то, наоборот, «интересничаем», коверкая его,

равно обедняя язык и канцелярским занудством, и

словесным жонглированием. Реакцией некоторых поэ-

тов на дурное обращение с языком бывает умышлен-

ное создание так называемых «тонких стихов» в про-

тивовес «стихам грубым». Но умысел в искусстве

саморазоблачителен, даже если он прикрывается

изящной мантильей тонкости: где тонко, там и рвется.

Об этих намеренно тонких стихах Пушкин сказал:

«Тонкость не доказывает еще ума. Глупцы и даже

сумасшедшие бывают удивительно тонки. Прибавить

можно, что тонкость редко соединяется с гением,

обыкновенно простодушным, и великими характера-

ми, всегда откровенными».

В Пушкине есть что-то от живой, дышащей моде-

ли человека будущего. Великий поэт не просто пас-

сивно мечтает о будущем — он приближает, притя-

гивает будущее к настоящему, как магнит, ибо он

сам — будущее, заключенное в настоящем. Мне бы

очень хотелось, чтобы люди и нашего сегодня, и

нашего завтра были хоть немножко похожи на Пуш-

кина. Конечно, Пушкин в области современных наук

был бы неграмотнее любого нынешнего школьника.

Но культура нравственности не находится в прямой

зависимости от технического прогресса, и в этой куль-

туре Пушкин значительно опережает нас. Воспитан-

ник народа, он был его воспитателем, высоко ставя

значение просвещения не только технического, но и

морального: «Воспитание или, лучше сказать, отсут-

ствие воспитания, есть корень зла».

Теплая, осеняющая тень Пушкина призывает нас

отдать всю свою душу для воспитания

нас — наро-

дом и все силы для воспитания народа — нами. Толь-

ко в случае взаимовоспитания и становятся народом.

Такое взаимовоспитание подразумевает многогран-

ность интересов, исключает человеческую и поэтиче-

скую ограниченность. «Однообразность в писателе

доказывает односторонность ума, хоть, может быть,

и глубокомысленного», — иронически усмехнулся на

этот счет Пушкин. Гражданственность Пушкина была

«любовью к Родине с открытыми глазами», согласно

чаадаевским заветам, а не казенно-охранительным

предписанием.

В заметках на полях статьи Вяземского рядом с

фразой: «Главный недостаток Княжнина происходит

от свойств души его. Он не рожден трагиком» — Пуш-

кин убийственно запечатлел пером приговор: «Т. е.

просто не поэт». Во многих ли из нас есть подлинно

трагическая сила? В то же время, может быть, никто,

как Пушкин, так самозабвенно не любил переполнен-

ную трагедиями жизнь, и не случайно Блок в зна-

менитой речи «О назначении поэта» сказал: «В этих

веселых истинах здравого смысла, перед которым мы

все грешны, можно поклясться веселым именем Пуш-

кина». В стихах Пушкина днем с огнем не сыщешь

какого-либо намека на психологический бюрокра-

тизм. Поэтому горестно, когда встречаешь у некото-

рых школьников скучающую мину: «Эх, опять Пуш-

кина на дом задали...» Перефразируя Пушкина, ска-

жу, что зубрежка и поэзия две вещи несовместные.

В зубрежке всегда есть что-то от эмбрионального

бюрократизма, а слепое подражательство Пушкину,

искусственное перенесение стиха девятнадцатого века

в двадцатый есть не что иное, как бессмысленная шко-

лярская зубрежка. Порой мы почему-то напускаем

на себя выражение умеренности, стесняемся юно,

озорно улыбнуться в стихах или побаиваемся дать

крепкую сатирическую пощечину. Что из того, если

кто-то обидится, а то и разозлится? По выражению

Пушкина, «острая шутка не есть окончательный при-

говор». Но иногда она становится окончательным

приговором, который обжалованию не подлежит, в

том случае, если отрицательные герои сами узнают

себя, да еще имеют глупость печатно негодовать, тем

самым выдавая точность адресата. Ответим тем же

всеохватывающим Пушкиным: «Должно стараться

иметь большинство голосов на своей стороне: поэтому