Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
Кавелин слушал Сашу и задумчиво кивал, не говоря ни слова.
– Так вот почему вы здесь, – внезапно понял Бежецкий, оборвав себя на полуслове. – Вы хотите, чтобы я…
– Вы очень догадливы, Александр Павлович…
– Но я же… Как я смогу вам помочь? Я же был во дворце всего один раз!
– А большего и не нужно. Да не переживайте вы! Те, кого вы проведете, отлично знают свое дело. Ваша забота лишь в том, чтобы они не заблудились. Там ведь весьма сложный маршрут, не правда ли?
– Ну да… Только смогу ли я?
– У вас великолепная зрительная память. Полковник Седых мне рассказывал,
– Но ведь это было бредом!
– Не скажите… В бреду или нет, но вы со своими спутниками вышли точно на казачью заставу. А ведь заблудиться в горах и Прилогарской степи – проще простого. Стоило вам отклониться на пару верст в сторону… Но не будем о плохом. У вас дар, юноша.
– А как же я выйду отсюда? – Саше была приятна похвала, и он боялся, что предательски раскрасневшиеся щеки его выдадут.
– Ну, это несложно…
* * *
– Знаете, Саша, – Иннокентий Порфирьевич поджал губы, – я бы на вашем месте не торопился. Не знаю, конечно, для чего вы понадобились жандарму…
– Я же уже совсем здоров!
– Я бы этого не сказал… По совести говоря, вам еще месяц-другой стоило бы побыть под присмотром врачей. Последствия контузии, дорогой мой, так быстро не проходят. Порой она напоминает о себе даже спустя годы…
– Вы собираетесь держать меня под замком годы?
– Да что вы! Вот документы о вашей выписке. – Медик прихлопнул ладонью тоненькую картонную папочку. – Все подписано и проштамповано. Вы можете быть свободны хоть сейчас.
– За чем же дело стало? – протянул поручик руку за папкой.
– Саша, – проникновенно сказал полковник. – Я еще раз хочу сказать вам: эта война не для вас. Вам повезло остаться в живых тогда, под Гератом. Вы уцелели в бойне, устроенной принцем Ибрагимом. Наконец, вы отделались контузией там, где сложило головы множество людей. Про чудесное ваше бегство из плена я и не говорю. Может быть, довольно искушать Господа?
– Вы предлагаете мне бежать отсюда?
– Почему «бежать»? Вам положен отпуск по ранению, поручик. До полного выздоровления. Езжайте домой, подлечитесь…
– Я подумаю над вашим предложением, – Александр прикоснулся к папке нетерпеливыми пальцами, – Иннокентий Порфирьевич.
– Подумайте, Саша, подумайте… – Седых со вздохом отпустил папку. – И серьезно подумайте…
13
Родная квартира встретила поручика, отсутствовавшего дома почти два месяца, пылью и запустением.
Нет, никого за время его отсутствия тут, похоже, не было – пыль везде лежала ровным слоем. И хотя все тут было знакомо и привычно, Саша чувствовал себя так, будто оказался в этой тесной каморке впервые. Слишком многое уложилось в относительно небольшой промежуток времени с того момента, когда он, торопясь и кидая как попало вещи, собирался в тот самый поиск. Тогда думалось, что на несколько дней… Да и действительно: что это за срок – два месяца? А ведь в эти два месяца уложилось больше, чем у иных – в целую жизнь…
Оставляя в пыли четкие, как на лунной поверхности, следы рубчатого протектора, молодой офицер прошелся по комнате, бесцельно прикасаясь к вещам, корешкам книг… Надо было бы прибраться здесь, но желания не возникало. Чужое, временное пристанище…
«Как-нибудь переночую, – решил он, сдергивая на пол покрывало, исторгшее целое облако пыли с постели, и присаживаясь на простыню. – А завтра все равно встречать кавелинских „туристов“».
Документы о выписке были помечены следующей неделей, и, значит, поручик на несколько дней как бы не принадлежал никому – ни госпиталю, ни полку. Увы, эфемерная свобода не радовала Бежецкого.
Он встал, нехотя переоделся в «домашнее» (почти с отвращением – казалось, что вещи эти принадлежат совсем чужому человеку) и вышел в коридор. Надо было хотя бы помыться, перед тем как валиться в постель.
Соседская комната была заперта и крест-накрест заклеена бумажными полосами, скрепленными красными сургучными печатями с эмблемой Корпуса – значит, жилище бедняги Деревянко еще никто не занял.
«Почему бедняги? – поймал себя на мысли поручик. – Этот лже-Деревянко – враг! Еще, кстати, неизвестно, как этот сэр или мистер стал тем самым Деревянко. Быть может, настоящего и в живых-то уже нет…» Но, как ни старался, Александр не мог вызвать в себе ненависти к поверженному врагу. Почему-то вспоминалось усталое лицо техника, его руки мастерового с въевшейся в них навечно металлической пылью. Да, он помнил, что британский шпион вредил русским, как мог, но помнил также и то, что этот враг в ту, первую для него, Саши, ночь в Кабуле спас его от неминуемой пули снайпера. Так что праведная ненависть, сполна напоенная вражеской кровью (не забыть спросить у Кавелина – остался тогда жив лже-Деревянко или нет), как-то съежилась и потускнела. Бежецкому даже несколько жаль было резидента, попавшегося на простой, как штыковая лопата, трюк такому зеленому мальчишке. Вряд ли его готовили к такому в британской разведывательной школе.
Но вода из душа опять сочилась тонкой, охрянно-ржавой, пронзительно отдававшей хлоркой струйкой, и все высокие мысли мгновенно вылетели у поручика из головы…
* * *
«Туристы» прибыли под вечер.
Не самолетом, как можно было ожидать, и даже не с очередным караваном. Саша, маявшийся в их ожидании в раскаленном салоне вездехода – с утра его сильно мутило, кружилась голова, мучила мигрень, готов был плюнуть на все, в том числе и на просьбу ротмистра, и отправиться домой, где, по крайней мере, было относительно прохладно.
«Прав был Иннокентий Порфирьевич, – корил он себя. – Надо было еще недельку в госпитале отлежаться… Нет же, понесло перед жандармом выслуживаться! Теперь вот терпи, подвижник!..»
Солдат-водитель откровенно дрых на своем месте, опустив стриженную «под ноль» голову на сложенные на руле руки, и ему было абсолютно наплевать на юного бледного офицерика, ежеминутно прикладывающегося к пластиковой бутылке. Нет, сперва он заинтересованно вел каждый раз носом, но, так и не уловив запаха спиртного, охладел к пассажиру – вода, она вода и есть: водой пьян не будешь.