Здесь было лето
Шрифт:
Серега поднялся, потянулся и побрел в темноту. Вовка вернулся к лавочке, прихрамывая, растирая ноющую коленку. Улегся на спину, растянулся в полный рост, заложил руки под голову и снова долго смотрел на потолок, наблюдая за лихой игрой в догонялки между пятнышками света и тени. Также прыгали и его мысли, путались, сливались, догоняли друг дружку, но никак не могли поймать.
В какой-то момент Вовке показалось, что он слышит голоса, доносящиеся из темноты. Это разговаривали советские солдаты. Ноздри защипало от резкого запаха табачного дыма — а еще запахло ухой, настоящей, свежей.
Вовка повернул голову и увидел, что возле печки сгрудились полукругом партизаны. Они казались призраками, но были совсем как настоящие. Вовка видел потрепанные гимнастерки, кожаные ремни, стоптанные кирзовые сапоги, у которых к каблукам были прибиты железки.
Один из партизан аккуратно стянул фуражку, положил ее на колено, достал из кармана пухлую папиросу и закурил.
"Тихо сегодня. — сказал кто-то из них. — Непривычно"
"Погоди, утро настанет, и будет нам всем веселье"
"Ты, это, не наговаривай тут. Немцы, как шакалы, чуют страх и твои слова, а потому приходят! Сиди себе тихо, и все будет хорошо"
"Так, все равно же придут. Это не от моего страха зависит"
"Ну, а ты помалкивай на всякий случай. Чтоб уж совсем на всякий!"
"Помалкиваю, помалкиваю, не нервничайте!"
"…уже и уха готова!"
"А пахнет-то как!"
"Налетаем по одному! Со дна мясистость не хлебать, чтоб на всех хватило! Да не торопитесь, окаянные! Подавитесь!"
"Эх, хлебушка бы еще черного!"
"Ага, и девицу под бок, чтоб совсем хорошо было!"
"Можно и так, с хлебушком! Как вспомню, горячий, ржаной, так сердце и колотится!"
Партизаны склонились над котелком, застучали ложками, заскребли по дну, выуживая остатки. Вовка наблюдал за ними, веря и не веря одновременно. А партизаны наелись, вытянули ноги в сторону поутихшей печки, и сами затихли, наслаждаясь тишиной. И сквозь тишину донеслось тихое, едва слышное:
"Ой, да разродимая моя да сторонка… ой, сторонка,
Ой, да не увижу, да больше, ой, тебя я.
Ох, не увижу больше тебя я…
Ой, да не увижу, голос не услышу,
Ой, да на зорьке, в саду, ой-е, соловья…"
"Тьфу ты! — шепнул кто-то. — Воють, будто помирать собрались! Ну-ка, спать всем живо!"
Песня оборвалась, стихла, в наступившей тишине и Вовка затаил дыхание. Партизаны сидели, не шевелясь, будто статуи.
Сон, подумал Вовка, странный сон!
И постепенно задремал сам.
Глава восьмая
Наступило утро, хотя непонятно было, сколько времени. Летом солнце встает с первыми петухами, а то и раньше, не давая гордым птицам шанса возвестить о новом дне.
Вовка на каникулах всегда вставал слишком рано. Он бы и хотел понежиться в кровати, отыграться за бесцельно потраченные утренние минуты — те самые, школьные, когда приходиться разлеплять глаза под ярким светом лампы, идти в ванную, там умываться, потом завтракать с родителями, собирать портфель, одеваться и идти в школу, к первому уроку. Почему-то в школьные дни спать хотелось обязательно долго, до обеда, и чтобы никто и никогда не тревожил. Так тоскливо было вылезать из-под теплого одеяла. Так грустно чистились зубы. Так неуютно чувствовал себя за школьной партой вместо кровати.
А у бабушки — наоборот. Едва вставало солнце, Вовка просыпался, ворочался, удерживал стремительно разбегающиеся сновидения, но потом не выдерживал и вставал. На часах еще не было и семи, а Вовка уже бродил по дому, пил чай или молоко, помогал бабушке с какими-то делами, а то и выбирался на улицу и там, в утренней свежести, начинал свой новый день…
Косой солнечный луч пробивался сквозь запыленное окно. В его свете были видны ленивые пылинки, отправившиеся в вечное путешествие.
Вовка проснулся резко, с чувством смутной тревоги в груди. Вздрогнул, будто толкнул его кто-то, не сразу сообразил, где находится, а когда сообразил, успокоился.
Никаких партизан, конечно, не было. Возле печки валялась веточка с недоеденными жареными грибами. Артем во сне перекатился под лавку и тихо сопел оттуда. Толик уже проснулся, стоял около окна, всматривался. Серега тоже не спал, сидел на лавочке, хмурый спросонья, поджал ноги, положил подбородок на колени.
Вовка первым делом ощупал коленку (вроде бы, не болела), потянулся и сел.
— Толик, ты чего там выглядываешь? — спросил он.
— Подойди и посмотри.
Вовка подошел, позевывая, выглянул.
Сквозь окошко был виден кусочек утреннего леса, еще не проснувшегося после дождливой грозовой ночи. На листьях сверкали капли, трава блестела от росы. Неподалеку от окошка стоял Славик-толстый с лопатой на плече и разговаривал с кем-то по телефону. Голоса его, конечно, не было слышно, но у Вовки по спине побежали мурашки.
— Они все-таки нашли наше место! — прошептал он.
— Ага. Я уже минут десять наблюдаю. Славик кого-то ждет. Ваню, наверное, и дядьку Артемкиного.
— Нас же наверняка ищут уже… Должны же быть и другие люди…
— А я вот подумал, что Славик, Ваня и дядя могли запросто сказать, что тоже отправились на наши поиски, а сами приехали сюда. Они как бы двух зайцев одновременно поймали. И могилы раскопают, и нас, если что, найдут. Понимаешь?
— А если найдут, то что они с нами сделают?..
Толик пожал плечами.
— Разве можно убить человека ради раскопанной могилы? — спросил Вовка. — Не понимаю…
— Ситуация отличная. Не хочу подливать масла в огонь, но если они огреют каждого из нас лопатой, а потом бросят в лесу и, якобы, найдут, то никто ни о чем не догадается. Понимаешь? Мы вроде как заблудились, ну и…