Здесь и теперь
Шрифт:
Налегаю на железную ручку ворота. Помогаю себе всем телом, выкручиваю наверх полведра, подчаливаю его на край колодезного сруба, накреняю и, обливаясь, пью это мокрое, это холодное…
Хватает сил войти в сени. Бабка испуганно вглядывается, бросается навстречу, потом кидает на сундук что-то мягкое, рваное. Я валюсь и последнее, что чувствую, — шнурки расшнуровывают, снимают с распухших ног ботинки.
Глава шестнадцатая
Однажды
— Что делаешь? Спишь?
— Не сплю, Тимур Саюнович. Я вас узнал. Все жду обещанного письма…
— Слушай, я сейчас к тебе приду. Можно?
— Так вы в Москве?
— Минут через двадцать буду. Адрес у меня есть. Выходи встречать.
Положив трубку, я глянул на часы, потом кинулся на кухню, включил свет, открыл холодильник. Кроме пяти сморщенных сосисок, пакета молока, яиц и начатой банки чешского паштета, там ничего не было.
Мать ещё спала в своей комнате.
Я обдал сосиски горячей водой из-под крана, содрал с них целлофановую оболочку, нарезал на тонкие кусочки, бросил на раскалённую сковородку со сливочным маслом, потом залил все это взбитыми яйцами. Поставил чайник на газ.
Вернувшись в комнату, ужаснулся. Давно пора было делать ремонт: обои на стенах пооборвались, выгорели, по потолку змеились трещины, паркет нуждался в циклёвке.
«Наверное, только что прилетел, голодный. Неужели ему не забронировали номер в гостинице? В крайнем случае буду спать в кухне на раскладушке, а ему предоставлю комнату».
Я перенёс со стола на подоконник кринум, с которым за время упражнений успел чуть ли не сродниться. В тот момент, когда позвонил Нурлиев, я как раз занимался с растением. «Интересно, что бы сказал Тимур Саюнович, если бы застал меня за этим занятием?»
Надев пальто, кепку, выключил газ под сковородкой с омлетом и вскипевшим чайником, выбежал на улицу.
Был хмурый час московского зимнего утра, когда, кроме дворников с их скребками и редких ещё автомашин, ничто не нарушает тишины кварталов.
Я стоял на углу своего дома у проезда во двор. Сквозь пелену медленно падающих хлопьев снега то тут, то там загорались окна. Казалось, слышен разноголосый хор будильников, вырывающих людей из сна.
«Хорошо ещё, что не надо ехать на студию, — думал я. — Гонят в шею, сдавай скорей, устроили скандал за то, что сдал на шесть дней позже срока, а теперь жди, когда товарищ Гошев со своим худсоветом соизволит принять фильм».
Я понимал, что ничего доброго от этого просмотра мне ждать нечего, и тем не менее наивная надежда ещё теплилась: «А вдруг «Первомайское поздравление? понравится, ведь ничего подобного у них никто никогда не снимал, и дадут наконец настоящую, серьёзную работу».
Я знал, что больше ни на какой компромисс не пойду. Между тем со сдачей картины кончалась и моя зарплата.
Из глубины улицы показалось такси с погашенным огоньком, проехало мимо, затем протарахтел «запорожец» с сугробом снега на крыше.
«Опять все на полном нуле, — думалось мне, — что ни пытаюсь сделать — отбрасывает назад. Просто рок. Чем все это кончится? Хлеб скоро не на что будет купить».
Я, правда, вспомнил, что должен ещё получить гонорар за сценарий своего «Поздравления», какие-то сотни полторы рублей. Такая оставалась перспектива.
Еще одна машина возникла вдалеке. Она быстро приближалась, чёрная, необычно длинная, новая правительственная «чайка». Чуть притормозив, она свернула во двор мимо меня. Рядом с водителем сидел в папахе из золотистого каракуля Нурлиев.
Там, у себя на стройке ГЭС, Тимур Саюнович ездил исключительно на газике.
Шофер и Нурлиев одновременно хлопнули дверцами, вышли из машины.
— Ну, здравствуй! — Нурлиев обнял меня, трижды по–русски поцеловал.
— Здравствуйте, — издалека поклонился и шофёр. Я почувствовал его цепкий, внимательный взгляд.
— У меня есть два часа. Чаем угостишь?
— Конечно.
Нурлиев забрал из машины «дипломат», двинулся к подъезду.
— А шофёр? — спросил я, когда мы вошли в лифт.
— Не беспокойся о нём. Будет ждать, сколько нужно.
В передней Тимур Саюнович стал оттирать ноги о резиновый коврик, потребовал тапочки.
— Бросьте вы! У меня это не заведено. — Я взял у него пальто и папаху, повесил на вешалку.
Тогда Нурлиев скинул полуботинки и в носках прошёл в комнату.
— Так вот как ты живёшь! Смотри — сюзане повесил. Древняя, очень древняя вещь. Где достал?
— Сейчас принесу еду, чай, расскажу. Садитесь пока, отдыхайте.
Заваривая на кухне чай, раскладывая по тарелкам омлет с сосисками, я все думал о том, почему Нурлиев прибыл на правительственной машине. «Ну, депутат Верховного Совета, начальник одной из крупнейших строек. Тем не менее…»
— А что ж не пригласил всю квартиру посмотреть? — громко спросил Нурлиев, входя в кухню. — Давай помогу.
— Тихо. Мама спит.
Но она уже вышла из своей комнаты, смутилась, увидев незнакомого человека.
— Какой счастливый, мать имеешь! — Нурлиев взял её за руку, почтительно поцеловал. — Извините, разбудил.
— Тимур Саюнович только что прилетел со стройки, куда я ездил в командировку, — пояснил я.
— Ничего подобного! Уже три дня, как прибыл! — перебил Нурлиев. — Газеты читаешь?
— Почитываю.
— Редко почитываешь, значит. Чем он у вас занимается, что не в курсе событий?