Здесь ради торта

Милликин Дженнифер

Она хмыкает, не отпуская меня. Кульминация приближается, мои мышцы напрягаются, и я пытаюсь отодвинуться от нее, но она фиксирует мои бедра руками и еще сильнее прижимается ко мне.

Я закрываю глаза, когда перед глазами вспыхивает белый цвет.

— Пейсли, — хриплю я, обхватывая рукой ее шею.

Мое тело подрагивает, и под моей ладонью горло Пейсли вибрирует.

Ох.

Блять.

Пейсли нежно отпускает меня, и я моргаю, открывая глаза. Она снова садится на пятки,

и если бы не остаточный шок от моего оргазма, я бы счел все произошедшее одной из своих многочисленных фантазий об этой женщине.

Брови Пейсли приподнялись, глаза слезятся.

— Тебе больно?

Пытаясь вынырнуть из оцепенения после минета, я не сразу понимаю, что она имеет в виду.

— Я чувствую все, кроме боли.

Я не только чувствую послевкусие удовольствия, я чувствую все то, что не должен чувствовать. Чувства, которые не были частью нашего договора. Чувства, от которых мне хочется сказать ей, чтобы она забыла о нашей сделке и просто позволила мне быть здесь, на острове, кем-то не притворным.

Что она сделает, если я так скажу? Должен ли я это сказать?

— Клейн, могу я быть с тобой честной?

— Всегда, — спешу подтвердить я. Я бросаю полотенце себе на колени. Нет необходимости быть единственным голым здесь. Кроме того, мышцы моих бедер подергиваются.

Пейсли зажимает между зубами нижнюю губу.

— Теперь я немного стесняюсь.

— Ты?

— Да. Я.

— Почему?

— Ну, — она выкручивает плед. — Это была, наверное, самая дерзкая вещь, которую я совершала в своей жизни.

— Я не думаю, что это правда.

Она вскидывает голову.

— До сих пор я это делала только потому, что это было просто бонусом для парня.

Я беру ее за руку, останавливая ее движение.

— То, что ты приехала сюда с фальшивым парнем на буксире, было дерзко. То, что ты вообще приехала сюда было дерзко.

Она скрещивает руки и смотрит в сторону, в игриво-надменной манере.

— Ты так говоришь, потому что я только что отсосала тебе.

Я качаю головой, снова смеясь над тем, что сказала эта женщина. Наклонившись вперед, я обхватываю ее руками и поднимаю. Она задыхается, затем позволяет поднять себя, прижимаясь к моей груди. Она бережно относится к моей правой ноге, и я благодарен ей за это. Боль вернулась, но я знаю, что на самом деле она была всегда. Отвлечение, которое она обеспечила, было эффективным.

Голова Пейсли опускается на мою грудь. Ладонью она отбивает ритм по центру моей груди.

— Это звук ритма твоего сердца, Клейн. Оно все еще бьется быстро. Я заставила его биться быстрее.

— Никакого прошедшего времени.

Пейсли поднимает голову и пристально смотрит мне в глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Настоящее время. Ты заставляешь мое сердце биться чаще.

Она качает головой, насколько это возможно в таком положении.

— Это последствия…

— Тебя, Пейсли. Это последствия тебя.

— Клейн, — но это все, что она говорит. Только мое имя.

— Пейсли, мы договорились повеселиться на этой неделе. И мы

это делаем. И будем продолжать, — вношу я поправку. Мне так много еще хочется сделать с этой женщиной. Я хочу заставить ее тело петь, чтобы ее глаза закатывались к потолку. — Но это не значит, что мое сердце не может биться быстрее рядом с тобой.

Она смотрит на меня долгую секунду, а потом говорит:

— Мне бы следовало помнить, что ты Мастер Слова. Ты проводишь дни, погрузившись в формулировки, играя со словами, подстраивая их, чтобы вызвать эмоциональный отклик.

Она не понимает. И не хочет понимать. Она хочет отнестись легко к моими словами, не дать им обрести вес.

Чего она боится?

Я дам ей это. Я дам ей передышку. На этой неделе мы повеселимся так, как она просит. Но будет ли этого достаточно для меня?

— Клейн-писатель, — говорю я, используя одно из прозвищ, которые она мне дала. Я даю ей выход, что-то, на что можно опереться.

— Клейн-писатель, — повторяет она. — Я собираюсь прополоскать рот.

Со своего места я вижу, как Пейсли стоит перед зеркалом в ванной и выдавливает на кончик пальца количество зубной пасты размером с горошину. Она набирает в рот пасту и горсть воды и делает полоскательные движения. Через зеркало она встречается с моим взглядом, и я могу поклясться, что даже из другого конца комнаты на ее щеках появляется слабый розовый оттенок.

Она сплевывает, ополаскивает рот и вытирает его полотенцем для рук. Выйдя из ванной, она встает передо мной. На секунду ее губы поджимаются, прежде чем она спрашивает:

— У нас все хорошо?

— Хорошо? — повторяю я с недоверием, как болванчик. Я Джеймс Бонд, осознавший цель своей жизни, наконец-то завершивший свою длившуюся десятилетиями сюжетную линию. Я Человек-паук, целующий Мэри Джейн вверх ногами. Я Клейн Мэдиган, только что совершивший развратные действия с объектом своей привязанности. — Пейсли, я лучше, чем просто хорошо.

— Рада это слышать, — она поправляет букву «П» на своей подвеске. — Не буду врать, я не знаю, что теперь делать.

Ее растерянность вызывает умиление.

— Может, возьмешь в комоде какую-нибудь одежду для меня? Я оденусь, и мы сможем спуститься вниз.

Не говоря больше ни слова, она берет одежду из комода и отдает ее мне, а затем идет в ванную, чтобы расчесать волосы и привести себя в приличный вид (ее слова — я думаю, что она и так выглядит идеально).

Я аккуратно одеваюсь, чтобы не зацепить укус.

Пейсли возвращается, ее волосы собраны в пучок на затылке. Я тянусь к ее руке, не обращая внимания на боль в ноге.

— Давай проведем немного времени с твоей семьей, прежде чем нам придется отправиться к Шейну сегодня вечером.

— Уф, — стонет Пейсли. — Вечеринка. Я забыла об этом.

Взяв ее за руку, я открываю перед ней дверь спальни.

— Может, все будет лучше, чем ты думаешь.

Пейсли приподнимается на цыпочки и целует меня в щеку.

— Ты будешь там, так что это точно будет лучше.