Здесь русский дух...

Воронков Алексей

Там, возле этих палат, казалось, собралась вся Москва. Народ, впав в буйство, что-то надрывно кричал, размахивая топорами и кольями. Кто-то поджег боярские конюшни, и в небо вместе с языками пламени поднялся черный дым.

— Где Плещеев? Подать сюда Плещеева! Казнить его будем…

— Ага!.. Чтоб другим приказным крысам неповадно народ грабить…

— Вот-вот, бей дьявольское семя!

— За что бить-то? — спросил Федька крикливого мужика, одетого в старый кафтан без пояса.

— Как за что? Кто народ-то душит? Разве не бояре? — удивился тот.

— Они! — услышав мужичка, крикнул кто-то из толпы. — Вот в Казани, сказывают,

народ голову отрубил татарскому князю, который тянул из них жилы.

— Нашим остолопам тоже надо рубить! — призывал горластый мужчина.

— Ах ты, пес паршивый! Дерзкие слова! — неожиданно выросла возле него огромная фигура истца.

Он хотел ударить в набат, но тут народ повалил истца на землю и затоптал насмерть. Кричал, бранился и топтал, да так, что у Федора даже в голове помутилось от страшного зрелища.

— Бей истцов! Бей князей! Бей бояр, псов проклятых!

— Эй, братья! Чего стоите? Давай, жги боярские хоромы! Режь их, толстопузых, не жалей!.. — вдруг послышалось за Федькиной спиной.

Опарин оглянулся и увидел высокого матерого бородача в мохнатой бараньей шапке и длинном казацком кафтане. При нем были пистолет и сабля, висевшая на узком ремешке через плечо.

Кто ж он таков? — удивился Опарин. По виду вроде казак. Но откуда он здесь?

Недолго думая, тот пробился сквозь толпу и бросился к дверям богатых боярских хором. Федька устремился за незнакомцем. Уж больно понравился ему этот лихой человек. И слова-то какие говорит — никого не боится! Его попытался остановить какой-то шнырявший в толпе истец, так мужик одним ударом кулака уложил чиновника наземь. Вот это сила! — восхитился Федор Опарин. За таким хоть в огонь, хоть в воду пойдешь…

Над Москвой продолжали гудеть колокола. То ли то попы тревогу бьют, то ли уже простой люд на колокольни влез призывать народ на бунт.

Возле богатых кремлевских теремов столпотворение. Трещало от людского напора высокое резное крыльцо боярина Морозова. Пестрая людская лавина с топорами и кольями того и гляди, выломав дверь, ворвется в боярские покои.

— Давай! Давай! Круши двери, ломай запоры! — подбадривала первых толпа внизу.

Вот уже в ход пошли топоры. Испуганные морозовские холопы, попытавшиеся было остановить бунтовщиков, полетели вниз. Тут и двери поддались… Разгоряченная и опьяненная своей смелостью толпа ворвалась в боярские покои, заметалась по коридорам, хватая все, что плохо лежит.

— Стой, смерды паршивые! Стой, говорю я вам! Вы на кого?.. На кого, псы поганые, руку подняли?.. Разве забыли, кто я есть таков? — размахивая копьем, попытался остановить их седой дворецкий.

— Да Морозов ты, кровопийца! Бросай свое копьишко! — послышалось в ответ.

Тут же какой-то мастеровой, не успевший в запарке даже снять фартук, выбил из рук старика никудышную игрушку, годную разве только для парадов.

Гудел дом, качались половицы под людской тяжестью — вот-вот рухнут. Толпа, окончательно опьянев от собственной лихости, начала топорами крушить все вокруг. Затрещали стены, повылетали из окон резные рамы с разноцветной слюдой, а там и за мебель взялись. Порубили в куски деревянные столы, лавки, разбили зеркала, сорвали крышку ларца, окованного серебром, выбросили оттуда всю одежду; потом пихали в карманы боярские шапочки, унизанные жемчугом и яхонтами, били о подоконники кокошники, выколачивая из них гранаты и бирюзу. Повсюду на полу были разбросаны атласы и золотая парча. Толпа их топтала ногами, рвала на куски и еще больше зверела. Взявшись за сундуки, вытащили оттуда расшитые золотом одежды, дорогие ткани, меха, украшения и тут же с криками и руганью поделили меж собой.

Народ остановился только пред ликами святых и херувимов, писаных по золоту среди крестов, и то лишь на мгновение, а затем продолжили разбойничать.

— Эй, люди, где вы там? — сдавленным голосом позвал охрану насмерть перепуганный дворецкий. Не дождавшись ответа, закричал: — Матушка! Слышишь меня? Беда…

Старик, растопырив руки, встал у дверей, ведущих в спальню боярыни, не давая бунтовщикам проникнуть в нее:

— Не пущу, поганцы!

Кто-то стукнул его тупым концом топора по голове, и мужчина рухнул всей своей тяжестью на пол.

Ворвались в горенку, а там матушка боярыня перед иконкой на коленях стояла. Дрожала от страха и молилась.

— Ба, сестра царицы! Молодая… Старику мужу, поди, уже и сил на такую красу не хватает — самим позабавиться? Эй, кто смелый?

— Да зачем нам она! Она в чем виновата? — послышался чей-то трезвый голос.

— Ладно, отойдите… Я бы не прочь… — облизнулся рыжеволосый здоровяк в суконной одежде.

— Мы могли бы тебя в куски разрубить, но пожалеем сестру царицы! — крикнул кто-то из бунтарей на прощание.

Какой-то смелый слуга попытался встать на защиту царской свояченицы, но его тут же выбросили из окна, и прислужник разбился насмерть.

4

… 25 мая 1648 года царь в сопровождении свиты возвращался от Троицы, где его остановила толпа. Алексей Михайлович попытался было прорваться сквозь нее, но кто-то уже успел схватить царского коня за узду. Заволновался народ, стал наперебой жаловаться царю на Морозова и его сподручников. Убери, мол, их, государь, иначе народ окончательно погибнет. Молодой царь, решив успокоить людей, заговорил с ними ласково и обещал выполнить народную просьбу. Тем, наверное, все бы и закончилось, и народ разошелся бы по домам, но тут вдруг кому-то из царской свиты взбрело в голову наказать бунтарей. Они направили своих лошадей на толпу и с грубой бранью начали бить кнутами по головам.

Толпа взревела и стала в ярости бросать в своих обидчиков камни. Царю и его свите кое-как удалось унести ноги. Проложив кнутами себе путь, они бросились прочь, а народ с криком — за ними. Смяв ставших на пути караульных стрельцов, разъяренная толпа ворвалась в Кремль.

Пошло-поехало… Ограбив дом царского свояка боярина Морозова и нахлебавшись меда в его винных погребах, пьяные хулиганы с криками и угрозами ринулись к хоромам других бояр. Разнесли терема Плещеева и Траханиотова, а не найдя там хозяев, стали грабить дворы князей Одоевского, Львова, других бояр.

Когда надоело громить бояр, направились к царскому дворцу. Думали и тут поживиться, и заодно свою злобу выплеснуть, но только царь, в отличие от многих бояр, не испугался и сам вышел навстречу бунтовщикам.

Алексей Михайлович стоял на высоком крыльце с золочеными перилами. Складный, широкой кости, в голубом костюме — кабате с накидками, унизанными жемчугом. Его лицо, покрытое светлой бородой, выглядело бледным и несчастным.

Похоже, царь давно ждал гостей, и вот они явились. У многих красные от меда и браги рожи, а глаза дичайшие, как у разбойных людей с большой дороги, которым человека убить проще, чем муху прихлопнуть.