Здесь русский дух...
Шрифт:
В недобрый час родился Алексей Михайлович. Век его выдался бунташным, богатым на войны со страшными болезнями. Государь помнит осень 1654 года от рождения Христова, когда по Московии черной тучей разошлась пришедшая из Европы чума. Он тогда находился в войске, успешно сражавшемся против объединенных польско-литовских армад, а вот царице с детьми, чтобы спастись, пришлось даже бежать из стольного града в Калязин монастырь. В Москве же народ вымирал целыми улицами. Болезнь уничтожила большую часть жителей и в других городах. Народ в страхе бежал куда глаза глядят. На дорогах стали устраивать заставы, пытаясь хоть как-то урезонить заразу, но
Беда повторилась в следующие два года. И снова тысячи смертей в городах и селеньях, и снова люди пытались спастись бегством, но болезнь, так или иначе, все равно настигала их… Чума косила людей не сотнями, а тысячами, десятками тысяч. Вымирали целые деревни и города, повсюду валялись трупы умерших — по дорогам, по полям, в опустевших селениях, в лесах, болотах. Мертвых зарывали в сырую землю, а их одежду сжигали. Дома покойников было велено топить можжевельником, таким образом пытаясь избавиться от заразы.
Смертельный вихрь, прокатившийся по Московии, отнял больше человеческих жизней, чем все войны, которые Московия вела с соседями.
Слава богу, на полях сражений русским пока сопутствовал успех.
1 октября 1653 года Земской собор приговорил вести войну с Речью Посполитой. Хотели вернуть Смоленские и Черниговские земли, которые Московия потеряла еще двадцать лет назад.
Слух о новой войне с Польшей давно витал в воздухе. Перед тем как ее объявить, царь Алексей Михайлович собрал на Девичьем поле стрелецкие полки и приказал в своем присутствии произнести думному дьяку речь к ратным людям, чтобы в надежде Царства Небесного и царской милости на земле просить их показать храбрость в скорой войне.
Ратные люди не подвели государя. Сражались, не жалея голов своих. Разбив основные силы противника, они освободили оккупированные поляками земли Московии, а вместе с ними и большую часть Белоруссии и Левобережной Украины, обеспечив присоединение Малороссии к российской державе.
Государь не желал в такой трудный для государства год отсиживаться в Москве, и в мае 1654 года отправился на войну в сопровождении дворовых воевод. Государь заранее позаботился обо всех религиозных предписаниях, послав впереди себя монахов с иконой Иверской Божией Матери. Возле ворот, через которые шел Алексей Михайлович, были устроены возвышения, обитые красным сукном, с которых духовенство кропило святой водой государя и идущих рядом с ним ратных людей.
В ноябре этого же года Алексей Михайлович вернулся из похода. Царю в Москве приготовили торжественную встречу. У ворот, в которые он въезжал на вороном жеребце, царя встречал патриарх Московский и всея Руси в сопровождении двух гостей, александрийского и антиохийского патриархов, с собором духовенства и множеством образов. Вокруг ликовал народ. Государя тронула такая встреча. Он слез с коня, и под торжественный звон колоколов, выстрелы пушек пошел пешком по городу. Статный, гордый, в собольей шубе на плечах, без шапки. С одной стороны его сопровождал сибирский царевич, с другой — окольничий и дворецкий боярин Федор Михайлович Ртищев. Впереди них шествовало множество юношей, которые пели песни и псалмы. Достигнув Лобного места, царь остановился и оглядел сопровождавшую его толпу москвичей, после чего приказал спросить весь мир о здоровье. Толпа народа тут же закричала государю «долгие лета» и упала пред ним на колени.
Алексей Михайлович и сейчас ощущал прилив радости, когда вспоминал эту торжественную минуту. Царь помнил, как в древности, под ликующие возгласы толпы, возвращались в Рим с победой цезари.
Что же все-таки заставило дворецкого в такую рань явиться к нему в Коломенское? — подумал царь. Он не любил московской суеты, предпочитая жить в тишине и покое, поэтому и приказал построить для себя и семьи деревянный дворец на высоком берегу Москвы-реки, в селе Коломенском. Оттуда как раз недалеко было до Кремля. В случае надобности царь мог быстро туда добраться и присутствовать на собрании Боярской или Земской думы, принимать иноземных посланников.
Потихоньку Коломенское стало превращаться в место паломничества, ведь известно — где царь, там и псарь. Сюда стекался народ, причем не только поглазеть на царские деревянные палаты, но и помолиться в старинных церквах Вознесения и Усекновения главы Иоанна Предтечи или же в храме Георгия Победоносца, а с недавних пор — и в новенькой Казанской церкви. Впрочем, превращать свой тихий уголок в место высоких приемов государь не желал. Кто-то из самых шустрых зарубежных посланников попытался пробить себе дорогу в загородную царскую усадьбу, но Алексей Михайлович быстро положил этому конец. «Ни одного варвара сюда не пускать!» — приказал он своей личной охране.
— Так говори, Федор Михайлов, чего там у тебя стряслось? — зевнув, снова повторил свой вопрос царь.
— Посланники прибыли, в Москве тебя, батюшка государь, дожидаются, в твоих царских палатах… — сказал дворецкий.
Ртищев всего-то на три года старше царя, но выглядел он неважнецки. Бледный, ходит с одышкой, а глаза мутные, точно у старика. На Ртищеве — новый полукафтан из голубого сукна с застежкой на пуговицах, на ногах — черные атласные шаровары, заправленные в сафьянные красные сапоги, на голове — шапка из красного бархата, отороченная узкой полоской соболиного меха.
— Посланники, значит… — пробормотал, лениво потягиваясь в постели, царь. Уж не поляки ли снова пришли просить возвратить им Малороссию? Алексей Михайлович еще в прошлый раз им твердо сказал: не отдам казаков, а Ордина-Нащокина, главу Посольского приказа, предупредил, чтобы тот не старался за них. Нашелся, видите ли, ходатай!
Впрочем, Афанасий Лаврентьевич симпатизировал Польше. Более того, он с явным восторгом взирал на все западное, с презрением отзываясь о московских обычаях. Афанасий Лаврентьевич и сына своего воспитал в том же духе, а в результате тот, получив от царя секретное поручение, с важными бумагами и деньгами ушел в Польшу, оттуда перебравшись во Францию. Поступок неслыханный, за что отец мог ожидать для себя жестокой опалы, но Алексей Михайлович по-прежнему доверял Нащокину, поэтому не стал добавлять ему зла, а стал его утешать. Мол, человек, аки та птица: полетает-полетает — и вернется в свое гнездо. Так и твой, боярин, сын когда-нибудь возвратится домой.
После этого случая Нащокин не изменил себе. Находясь под влиянием поляков, он даже в разговоре с царем постоянно повторял их слова: дескать, только в союзе с Польшей Московское государство может стать страшной силой для басурман. Нащокин ненавидел казаков и просил царя возвратить Малороссию Речи Посполитой, но тот был непреклонен. Днепр не станет границей между Московией и Польшей — и все тут!
На сей раз речь шла не о поляках, а о посланниках маньчжурского хана. Ртищев рассказывал, пришли они целым караваном и с богатыми подарками. Посланники разбили на Красной площади шатры и ждут русского государя.