Здесь русский дух...
Шрифт:
— И щами из кислой капусты, — мечтательно проговорил Иван Шишка.
Где-то скрипнул колодезный ворот, и следом залаял чей-то пес… «Варька-а! — послышался вдалеке женский голос. — Ты коровку подоила?.. Уже? Тогда не забудь ей сена подбросить…»
«Верно, и мои там успели с Пеструхой управиться», — бросив взгляд в сторону, где был его дом, подумал Федор. Когда он уезжал, их стельная коровка была беременна вторым разом. Отелилась давно, решил мужчина. Вспомнил, как после первого раза они с женою дали малышу пососать недели две. Сварили кашку на молоке, добавили к ней сено и хлеб с солью, стали угощать Пеструху.
«Надо б еще одну коровку прикупить», — думал старшина. Конечно, им бы и одной Пеструхи хватило, но ведь у него, считай, еще одна семья имеется. Там будущий казак растет, ему сейчас только подавай… Саньке тоже работа найдется. Раньше она все надеялась на Яшку Попова, но того уже нет — он умер, так и не оправившись после тяжелого ранения. Значит, теперь придется все самой. Маняшка за ребенком ходит, ей не до этого…
Вспомнив о Степке, Федор улыбнулся, и так хорошо у него вдруг стало на душе… Всю дорогу он был хмур и молчалив, ведь за прошедшие полгода им с товарищами так и не удалось отыскать Тимоху. Все чужеземье прошли, столько всего натерпелись — и все без толку. Как примет Наталья эту весть?.. Жалко ее. Все глаза уже выплакала, а когда провожала мужа, надеялась, он вернется вместе с сыном, но не получилось… Ничего. Дайте срок, и Федор все равно отыщет своего Тимофея. Только вот чуть отдохнет…
— Эй, вы! Кто такие? — неожиданно прозвучал в предрассветной тишине чей-то сердитый голос. Караульный Евдоха Краснов пытался из окна сторожевой башни разглядеть, кто там топчется на берегу.
— Свои! — ответил ему Федор.
— Кто «свои»? Назовись!
— Да я это, Федька Опарин… Со мною мои товарищи…
— Федор Петров? Вот так чудо! Мы-то ненароком подумали… Эй, слуха-а-ай! — вдруг громко закричал он, стараясь, чтобы его услышала вся округа. — Наши ребятушки из похода вернулись! Давай, встречай их, народ!
Сбежались люди. Кричат, шапки вверх бросают, радуются.
— Ну вот, поплутали по свету, а все равно в свои края возвратились, — радостно поприветствовал их Черниговский. — Добро пожаловать, друзья мои! Ждали, ждали мы вас… Долго же вы плутали…
Когда открылась дверь и Наталья увидела на пороге своего мужа, она едва не лишилась чувств.
— Федя… — только и смогла проговорить бедная женщина.
Поцеловав жену, Федор отодвинул от стола скамью, рубленную из мореного листвяка, и тяжело опустился на нее.
— Рассказывай, как вы тут? — спросил Опарин.
Чего ей рассказывать? Только и считала дни до его возвращения, моля Бога, чтобы он не оставил мужа в беде.
— Ты садись, — указал Федор на место рядом с собой. — В ногах, говорят, правды нет…
Наталья присела на краешек скамейки и с надеждой заглянула мужу в глаза. Чего он ей скажет?..
— Прости, не удалось мне отыскать нашего сына, — отвечая на ее немой вопрос, угрюмо проговорил Федор. — Да и как отыщешь, если там народу, как в том муравейнике. Легче иголку в стогу сена найти… Погоди, вот немного отдохну — снова двинусь в путь. Теперь уже пойду к столице. Я слыхал, туда всех пленных свозят… Где Петька-то? — неожиданно перевел разговор старшина.
— В Монастырщину поскакал… Кто-то ему на ухо шепнул, дескать, Любашка замуж выходит. Поэтому-то он и взбесился.
— Как бы дел не наделал, — нахмурился Федор. — У него ума хватит…
В эту минуту открылась дверь, и на пороге появился атаман. Да не один, а с приказчиком.
— Явились — не запылились, — усмехнулся старшина. — Если пришли — проходите, — обратился он к гостям.
Те молча вошли в избу, устроившись на лавке у припечья.
— Ну, Федя, не нашел сынка? — участливо спросил Федора Черниговский.
— Не нашел… — невесело ответил тот. — Через всю ханскую землю с товарищами моими прошел — и ничего… Как будто в воду канул…
— Хорошо хоть живыми вернулись, — вздохнул Никифор. — Наверняка всякое было?
— Да уж… — усмехнулся старшина.
— Оно и видно, — заметив свежий шрам на лице Федора, сказал Никифор.
— За то и ответ держать будете! — недобро проговорил Вишняков. — Завтра же совет соберем — судить вас будем!
— Да погоди ты! — быстро одернул его атаман.
— С чего? Они царский приказ нарушили! — не унимался Семен. — Не знаешь, что царь наш Алексей Михайлович запретил казакам ходить в маньчжурские земли?..
— Какие-то искусственные препятствия. Если важное дело, то можно… — отмахнулся от него, как от назойливой мухи, Черниговский. — Устали?.. — спросил он старшину.
— Еще как! — медленно произнес Федор. — Белый свет стал не мил.
— Где были, чего видали? — поинтересовался Никифор. — Ходят слухи, хан большие силы к границе стягивает и крепости по Амуру ставит. Врут?
Федор покачал головой:
— Эххх… Да нет, не врут. Взять тот же Айгун. Слышал?
— Да, но видеть не приходилось, — ответил Никифор.
— Ладно! Меньше знаешь — лучше спишь… — попытался нагло встрять в разговор Вишняков.
— Тебе-то ладно, а вот нам не все равно, — нахмурил брови атаман. — Враг тогда не страшен, когда о нем много знаешь. Нам надо всегда быть готовыми к войне.
Семен фыркнул.
— О какой такой войне ты говоришь? — спросил он Никифора. — Наш царь с ханом называют друг друга братьями, в вечной дружбе клянутся…
— Иногда и братья дерутся между собой, — мудро заметил атаман. — Так что там по поводу Айгуна?.. — снова обратился он к старшине.
Федор рассказал ему о том, как в поисках несчастных пленных они с товарищами несколько дней рыскали вокруг этого поселения, пытаясь запомнить все увиденное. Это на тот случай, если вдруг придется воевать с маньчжурами. Такая опасность существует, считали пленные лазутчики, промышлявшие около Албазина. Те, когда их начинали пытать, называли Айгун одной из главных маньчжурских точек на границе, откуда постоянно велась разведка русских территорий.
Город, говорил Федор, хорошо укреплен. Стены его сложены из дерна и с двух сторон облицованы городским палисадом. Толщина стен между палисадом — четыре-пять метров. Снаружи около валов был выкопан ров в несколько метров глубины, вдоль которого, особенно в приступных местах, виднелись выбитые сваи. В двух воротах стояли по две пушки на станках и колесах.