Здравствуй, сосед!
Шрифт:
— А что там было написано?
— Вот то-то и оно-то, что? Учёные не день, не два думали, пока догадались. Сверху на листке — пословица или какое-то изречение…
— Это когда о чём-нибудь говорят коротко и мудро? Нам Нинель Викторовна — наша учительница — объясняла.
— Хорошо вас учит Нинель Викторовна, — сказала Синькова. — Вот и в этой тетрадке тоже ребёнок, наверное, мальчишка, учился писать. Но вместо урока, который ему был задан, написал, баловник, такое, что и учёные люди долго не могли понять.
— Что
— Про какого-то шишела, который куда-то вышел. Нацарапал, будто курица лапой: «Шишел вышел…» А люди учёные головы ломали, пока догадались, что мальчишка просто озорничал. Наверное, и у вас в классе есть такие озорники?
— Есть, — вздохнула Лена. — Пеночкин, например. Он всегда балуется. И даже колючками кидается. Сегодня и в Натку кидал, и в Андрюшу. Вот Андрюша не балуется на уроках. И учится хорошо. Он отличник. Его фамилия Вишняков. А Пеночкин дразнится: «Вишня-Черешня!»
Наталья Ивановна тоже похвалила находку:
— Какая искусная резьба! Это писало принадлежало, наверное, боярину или богатому купцу. На каком горизонте вы его нашли, Людмила Петровна?
— Всё тот же седьмой ярус. Должно быть, двенадцатый век. Только это не я нашла, а наша новая помощница. Это знаете кто?
— Знаю, — сказала Наталья Ивановна, — приятельница нашего Димы.
— Вот как! Этого я не знала. Зато я знаю, что это Леночка, сестрёнка того парнишки — Серёжи из КИСа. Помните, который недавно нашёл мячик.
— Ну что ж, поздравляю! Так и запишем в журнале находок: «Костяное писало. Резное. С изображением рыбьей головы. Седьмой ярус. Дом сапожника на улице Добрыни. Двенадцатый век. Нашла школьница Лена…» Как твоя фамилия? Малявина? Значит… «школьница Лена Малявина!..» Алёша, идите сюда! — окликнула она молодого человека в белой рубашке с фотоаппаратом в руках.
Лена этого Лёшу ещё раньше приметила. Все работают, а он повесил свой фотоаппарат на шею, прогуливается взад-вперёд по котловану и посвистывает. Рубашка белая, брюки чистые, и руки землёй не испачканы. Иногда подойдёт к кому-нибудь, постоит, поглядит, снимет аппарат, щёлк-щёлк и опять повесит его на ремешке. Вот и сейчас Лёша подошёл к столу Натальи Ивановны, наклонился, прицелился, нажал кнопку.
— Ваше задание выполнено! — Это он Наталье Ивановне сказал, да так важно, будто и в самом деле невесть что сделал. А потом повернулся к Лене: — Когда отпечатаю снимки, можешь получить на память карточку!
— Чью карточку? — не поняла Лена.
— Твоего писала! — торжественно ответил Лёша.
— Мы всегда фотографируем интересные находки, а иногда и зарисовываем. Лёша наш главный фотограф и художник, — пояснила Наталья Ивановна.
А Лёша подмигнул Лене и, насвистывая мотив какой-то песенки, пошёл по улице Добрыни.
Это было вчера.
Лене очень хотелось похвалиться находкой. И больше всего, конечно, перед Серёжей. Пусть не воображает
Лена решила подождать, пока Серёжа слезет с чердака, но тут пришла Натка и закричала под окном:
— Ле-на! Выходи гулять!
А потом Лену едва дозвались домой, и надо было мыть ноги, и ужинать, и ложиться спать. Вот и получилось, что рассказать про писало она смогла только одной Натке да ещё Пеночкину. Но сегодня Лена была рада, что так случилось. Ей почему-то казалось, Дмитрию Николаевичу это понравилось, что она не хвалится. Теперь, когда мама сказала: «Не выдумывай» — Дмитрий Николаевич отставил стакан с кофе и сказал:
— Не беспокойтесь, Татьяна Сергеевна, Лена пойдёт со мной. Она вчера очень нам помогла. Нашла замечательное костяное писало, вырезанное из моржового клыка, который в то время называли рыбьей костью.
Тут Серёжа перестал жевать и посмотрел на Дмитрия Николаевича. А Дмитрий Николаевич продолжал:
— Эта находка лишний раз подтверждает имеющиеся у нас предположения о торговле, которую вели предприимчивые и смелые новгородские купцы с народами Севера. В эпоху средневековья Европа не имела почти никаких сведений о жизни этих народов. Например, известия той поры о ненцах дошли до нас только от новгородцев.
— Дима, — сказала Лена, — значит, это писало — тоже доказательство?!
— Конечно. И немаловажное! — сказал Дмитрий Николаевич.
А Серёжа так ничего и не сказал. Только посмотрел на Лену, потом на Дмитрия Николаевича, потом опять на Лену, будто видел её первый раз.
21. Дети сапожника
На улице стоял Пеночкин. Стоял и смотрел, как Лена с Дмитрием Николаевичем идут через дорогу к дощатому забору, на котором висит табличка: «Посторонним вход воспрещён!» Лена теперь была не посторонняя и даже нашла замечательное писало с рыбьей головой. «Я бы тоже нашёл», — сказал вчера Пеночкин, когда узнал об этом. Натка сказала: «Подумаешь, какое-то писало». А Пеночкин сказал: «Я бы тоже нашёл, — и, шмыгнув носом, добавил: — Если бы меня пустили туда».
Теперь, проходя мимо Пеночкина, Лена сказала:
— Привет!
— Привет, — мрачно буркнул Пеночкин.
Пеночкин сам был виноват. Если бы он тогда не дразнился и не кидался колючками, может, они бы вместе попали в тот день на раскоп. И всё-таки… «Всё-таки это нехорошо, когда двое куда-то идут, а третий стоит и завистливо смотрит им вслед», — подумала Лена. Она оглянулась. Пеночкин всё стоял и смотрел. И тогда Лена сказала:
— Дима, а можно, Пеночкин с нами тоже пойдёт?