Здравствуй, Валерка! (сборник)
Шрифт:
нас с любопытством глядели звезды. Еще бы! На всей земле люди спят под
крышами домов, а мы прямо на земле. Вот им и любопытно, а кто мы такие и что
нам нужно.
– А может, вон на той звезде, видите, она на кончике ручки Малой
Медведицы, - тихо произнес Генка, - может, там сейчас лежат четверо ребят и, как мы на них, глазеют на нас.
– И одного из них зовут Генка, - подхватил я.
– А другого - Валерка, - в тон мне сказал Генка.
– А третьего - Семка!
–
– А четвертого - Горох!
– заорал Семка.
– А четвертого - Колька, - спокойно поправил Семку Горох, - потому что
на Малой Медведице горох не растет, там таблетками питаются.
Мы захохотали.
– И лежат эти ребята на своей звезде, - продолжал Генка, - и думают о
нас. Им очень хочется, чтобы мы приехали к ним в гости.
– А что? - как ни в чем не бывало сказал я.
– И приедем. В это лето не
обещаем, нам надо еще до Зеленого добраться. А вот на будущий год
обязательно навестим. Оседлаем велосипеды - и по Млечному Пути напрямик до
Малой Медведицы.
Перед тем как захрапеть, я успел одним глазом заметить, что звезды
глядят на нас уже с восхищением, а одним ухом услышать, как шуршат шины
наших велосипедов по Млечному Пути.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
В КОТОРОЙ МЫ РАЗБЕГАЕМСЯ
К утру звезды погасли, и на их месте снова появилось солнце. Первым
делом оно разбудило меня. Я попробовал подняться, но ничего из этого не
вышло. Ныла поясница.
Кряхтя и проклиная все на свете, я кое-как встал и начал разминку.
Прямой, как столб, я пробежался взад-вперед по полянке. Потом взялся за
приседания. Присел и ойкнул. Снова присел и снова ойкнул. И когда в сотый
раз присел и уже не ойкнул, понял, что снова стал человеком.
– Подъем!
– закричал я, хватая ребят за ноги.
Друзья с ужасными стонами подымались на карачки и ползали по земле, не
в силах встать на ноги.
– Где твоя деревня? Где твой дом родной? - вопрошал я Гороха, когда с
горем пополам ребята из обезьян превратились в человеков и увязали на
багажниках рюкзаки. - Куда ехать, попросту говоря, если ты не понимаешь
стихами?
Колька уныло почесал затылок и махнул неопределенно рукой:
– Прямо.
Мы с трудом вскарабкались на наших двухколесных коней и покатили с
горочки вниз. Сосны и березки стали убегать в стороны, освобождая
пространство бревенчатым домам со стеклянными верандами.
– Вот моя деревня! Вот мой дом родной! - орал во все горло Горох.
– А
что я говорил - надо прямо ехать.
Чего только в жизни не бывает! Сидели усталые, голодные и не знали, что
в двух шагах деревня, где и студеная вода и аппетитная бульбочка с кислым
молочком.
У дома бабушки Горох затормозил, прислонил велосипед к забору и
устремился по асфальтированной дорожке к крыльцу, бормоча на ходу:
– Вот моя деревня! Вот мой дом родной!
Мы тоже поставили велосипеды у забора, а сами уселись в теньке.
– Засада! - поднял нас на ноги отчаянный крик Кольки Гороха.
– Тикай, ребята!
Мы лихорадочно схватили велосипеды, но было поздно. По дорожке прямо на
нас бежали, крича и размахивая руками, наши мамы. Мы опустили головы и
сдались в плен.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как нас встретили мамы и какие теплые слова они нам сказали, вы и сами
прекрасно знаете. Не один раз, наверное, в таких переделках бывали.
Бульбочку с кислым молоком мы все-таки попробовали, а потом, погрузившись вместе с мамами и велосипедами в электричку, отправились домой.
Про засаду я уже рассказал, а теперь про военный совет в Семкиной
квартире.
Мы сидели тихо, как мыши. И даже еще тише.
Мы не сводили глаз с двери, ведущей в соседнюю комнату. Там заседал
военный совет из четырех мам. Сперва в военном совете был один папа -
Семкин. Но его вскоре выставили. Семкин папа, когда появился в нашей
комнате, был очень похож на Семку. Он так же, как Семка, вертел головой, а
его щеки были малиновыми, будто помидоры.
– Попробовал за вас вступиться, - вздохнул Семкин папа.
– Да где там!
–
Он махнул рукой и ушел.
Скоро нам надоело сидеть тихо и ничего не делать. Семка с Генкой
уселись за шахматы, а мы с Горохом стали браться на руку. Левой я его
положил, а правой - он меня. И когда мы пошли по второму кругу, дверь из
соседней комнаты распахнулась, и перед нашим взором предстал военный совет.
Мамины лица не предвещали ничего хорошего. Они были, как у скульптур, то
есть каменные.
Мы неловко вскочили, шахматы грохнулись на пол, и черные и белые фигуры
покатились по желтым брусочкам паркета.
Мамы некоторое время грозно оглядывали нас, а мы потупили очи. Мол, видите, как мы раскаиваемся и переживаем.
Начала Генкина мама.
– Мы решили, - громко произнесла она, - что вместе вам быть нельзя.
Лето только начинается, и вы еще сумеете натворить таких дел, от которых у
нас не раз и не два разорвется сердце.
Генкина мама шумно втянула в себя воздух и продолжала:
– Так вот, завтра утром Сема летит к Черному морю. Коля уезжает к