"Зэ" в кубе
Шрифт:
Суд, который Эви про себя окрестила «судилищем», вёлся, разумеется, на элоимском, обвинители (возможно, и свидетели) говорили быстро и экспрессивно, поэтому поначалу она мало что понимала, лишь вздрагивала всякий раз, слыша имя любимого. Несколько раз называлось и её имя – с непременной приставкой «галма», которую Аш-Шер тут же попытался оспорить, но был моментально осажен резким, полным шипящих звуков, замечанием одного из секретарей. После этого Аш замолчал. Эви, остро тоскуя, пыталась дотянуться до него хотя бы мысленно, но проклятая «клетка» лишала даже этой свободы. Через несколько долгих часов напряжённого вслушивания в гортанные, колючие слова, произносимые чужими холодными голосами, Эвика обнаружила, что стала
Шер-Тап заговорил не сразу, видимо, собирался с силами. Потом откашлялся и начал:
– Великий Судья, и вы, достопочтенные члены Совета, мои друзья, свидетели моего позора! Я обращаюсь к вам в надежде получить понимание. Конечно, не мне просить о такой милости элоимский народ, но, поскольку сына у меня больше нет, никого ближе вас у меня не осталось.
После этих слов возник странный, постепенно нарастающий шум, который Эвика не сразу определила как аплодисменты. Вероятно, таким образом элоимы выражали Шер-Тапу столь необходимую ему поддержку. Слаженные хлопки звучали со всех сторон, становились всё громче. Эви никак не могла взять в толк, откуда вдруг в зале появилось такое количество сочувствующих, но тут её осенило мгновенной догадкой – Айкон! Похоже, сегодня весь Зимар наблюдает за процессом. Осознав масштабность происходящего и демонстрируемую Шер-Тапу солидарность, Эви окончательно пала духом.
Аплодисменты оборвались резко, словно по сигналу. Шер-Тап продолжил:
– Благодарю вас, братья. Я недостоин ваших даров – но вы согрели моё сердце и дали мне силу. Я вечный должник великого элоимского народа. То, о чём я собираюсь просить вас – более того, собираюсь вынести эту просьбу на голосование всего Зимара, – беспрецедентно. Но и прегрешение элоима, бывшего по недоразумению на протяжении многих лет моим сыном, не имеет аналогов в истории нашего мира. Во времена, когда Единый Бог, да пребудет Его Имя в непоколебимой святости и чистоте, ходил среди нас, глупого щенка Аш-Шера незамедлительно предали бы мучительной казни за гораздо меньший проступок. И я первым бросил бы чёрный камень в кувшин его смерти. Потому что, возлюбленные братья мои, мы, элоимы старой закалки, твёрдо знаем, что только соблюдение традиций и заветов великих предков является оплотом нашей силы и единства! Сомнение в этом – даже в мысли – уже предательство! Одна паршивая оцце заразит всё стадо. Во имя общности нет невозможной жертвы!
Голос Шер-Тапа набирал силу, полнясь полыхающим пафосом. В краткие промежутки, пока оратор переводил дух, в зале воцарялась гробовая тишина. Элоимы внимали. Эви сидела в одном из углов куба, сжавшись в комок, и мучительно ждала, когда же закончится этот кошмар, и голос, так похожий на голос любимого мужчины, наконец-то перестанет произносить все эти тёмные беспощадные слова. О том, что будет после окончания речи Шер-Тапа, Эвика боялась думать. В попытке уйти от нарастающего ужаса она попыталась переключиться на мысли о Кире, но стало ещё хуже – вспомнился недавний сон, и состояние бессилия навалилось, как огромный валун, накрывший ловчую яму. Света больше не было. Остался только беспощадный голос, вновь и вновь возвращающий в пыточную.
–... Да, хотим мы того или нет, но времена меняются. Волей Единого и Светозарного мы стали малочисленны, и понятие «наследник» обрело для нас новый смысл и особенную ценность. Каждый инициированный элоим несёт в себе залог выживания всего общества в целом. Нас мало, братья. Мы обязаны сохраниться. Только поэтому я прошу у вас величайшей милости – замены изгнания другим наказанием. Вы можете возразить мне, что Аш-Шер уже стал отцом и исполнил свой долг перед обществом. Это правда. Но мы не можем знать,
После секундной паузы зал загудел на разные голоса, словно растревоженный улей. «Неслыханно!.. Но это же опасно!.. А что, стоит попробовать!.. Да лучше изгнали бы!.. Я – за психокоррекцию!.. Дельный эксперимент!.. Как по мне, то казнить и то гуманнее!». Но тут, перекрывая общий шум, взвился звенящий от напряжения голос: «Я требую изгнания!!!». Эви с ужасом узнала в кричавшем Аш-Шера.
В зале повисла тягостная тишина. Сердце Эвики билось так сильно, что пульс отдавался в ушах приглушённым шумом. Что-то страшное происходило сейчас там, за пределами «клетки», а она не могла, ничем не могла помочь мужу! Внезапно проснувшаяся ярость доведенного до края полыхнула в ней тёмным пламенем. Эви вскочила на ноги и принялась стучать в стены силового поля. Чем сильнее она толкалась, тем мощнее её отбрасывало обратно, но она не сдавалась – вставала на ноги и с упорством обречённого снова и снова пыталась пробиться. Гнев клокотал в ней, искал выхода. «Сволочи, оставьте нас в покое, мы никому не мешали жить! Вер-ни-те мне ре-бён-ка! – Она вопила во весь голос, с остервенением барабаня ногой по стенке «куба». – Таде-еш! А-а-аш!!!».
При очередном толчке плечом стена исчезла. Эви, не встретив уже привычного сопротивления, вылетела в зал суда и плашмя упала на пол. Падение отозвалось болью во всём теле, она не удержалась от стона, но, даже спиной чувствуя направленные на неё взгляды: злые, презирающие, безразличные – и только один, единственно нужный – сострадающий, собрала волю в кулак и медленно поднялась. Сильно болели расшибленные колени и ладони, слегка кружилась голова. Она встряхнула волосами, отбрасывая их с лица, не без усилия улыбнулась и сказала, обращаясь к жадно рассматривающей ее пустоте:
– Здравствуйте... господа.
Шёпот негодования наполнил зал, но разом стих, стоило Судье воздеть правую руку жестом, призывающим к вниманию. Потом он вытянул в направлении Эви палец и пророкотал:
– Говори!
Эвика от неожиданности не нашлась со словами. Очевидно, от неё ждали объяснений или покаяния, но она ни в чём не раскаивалась. Пауза затянулась. Напряжение нарастало. Но как только Эви нашла глазами Аша, вставшего во весь рост и прижавшего ладони к прозрачной стене куба, слова вернулись. Глядя на него, она заговорила – сначала сбивчиво, а потом всё более горячо, страстно:
– Любимый... я... я уже всё поняла. Всё поняла. Нас разлучат. Я больше не увижу мальчика. Я в последний раз сейчас смотрю на тебя. Мне никто не нужен, кроме вас. Люблю тебя. Всё время говори Киру, что я люблю его и тебя.
Оглянулась, увидела приближающихся «архангелов» и добавила почти бесстрастно:
– Я... Я же умру без вас.
И после этого Аш-Шер закричал, отчаянно стуча по стенке поля сжатыми кулаками:
– Сотрите ей память, твари, твари, твари! Сот-ри-те па-мять! Год, всего только последний год! Пожалуйста!! Отец, я прошу тебя! Я буду твоим рабом до самой смерти, только сделай это! Ну сделайте же вы хотя бы это!!
Эви смотрела на него, уже не вникая в слова, – словно хотела хотя бы что-то унести с собой, запомнить побольше, сохранить в себе. Мыслей не было, эмоций – тоже. Серый туман заполнил мир, скрыл дорогу, сожрал бездонное небо. Всё, что её ещё держало в сознании, вот-вот исчезнет. Зачем дышать, если не станет смысла?
Она сделала глубокий вдох и перестала быть.
Решение о проведении психокоррекции Аш-Шера приняли единогласно – за исключением семи воздержавшихся. Среди них был отец Аб-Нуса.