Зельда Марш
Шрифт:
Ваш Том Харни».
Она ответила, называя его просто «Том». Написала, что лучше не притворяться друг перед другом, будто ничего не случилось. Что при данных обстоятельствах будет благоразумнее не встречаться более, и она надеется, что он и его мать поймут это и не будут в обиде на нее.
После этого она как-то вечером, выходя из театра, видела Тома в толпе у подъезда. Когда она вошла в автомобиль, он быстро прошел мимо. Значит, он ожидал только взгляда!.. Ей тяжело было сознавать, что он так сильно увлечен ею.
А наутро она услышала его голос в комнате Джона. Что
Нет, в конце концов, это постоянное напоминание о страдающем по ее милости человеке невыносимо! Ей всегда бывало мучительно причинять кому-нибудь боль.
Однажды, открыв дверь на улицу, она увидела Тома у соседнего подъезда. При первом же взгляде на его лицо ее раздражение исчезло. Том выглядел больным и убитым. Он был похож на мальчика, которого обидели старшие. Даже сердце заныло, когда она встретила его печальный взгляд.
Она подошла к нему, положила руку на его плечо и потянула за собой.
— Идем, — скомандовала она и двинулась по улице к пустынному садику соседнего дома.
— Ну, что же, Том, говорите, в чем дело?
— Нужно ли это? — усмехнулся он уныло.
Она досадливо повела плечами.
— Я никого не хочу огорчать, мисс Марш. А если вам мое присутствие неприятно, я уйду.
Такое смирение ее обезоружило.
— Неужели вы не понимаете, Том, — сказала она мягче, — что я только пытаюсь избавить вас от лишней боли?
— Знаю.
— И я убеждена, что для вас и для меня будет лучше, если мы не будем встречаться.
— Я был бы доволен самой малостью.
— Дружба между нами немыслима.
— Я на это и не претендую.
— Если вы узнаете меня ближе, вы только разочаруетесь…
— Дядя Джон, по-видимому, другого мнения.
— Ваш дядя Джон… — она хотела сказать: «старый осел», но остановилась. Том не поймет, почему.
— Мисс Марш, если я обещаю не надоедать вам…
Она со вздохом пожала плечами.
— Выслушайте меня, умоляю вас, — промолвил Том серьезно. — Я прошу так мало. Вы не будете иметь повода упрекнуть меня. Я не буду навязывать вам ни своего общества, ни знаков внимания.
Он вдруг заторопился, в словах его зазвучала горячая мольба.
— Выслушайте меня, мисс Марш, выслушайте… Дядя Джон любит вас, он влюблен в вас (он сам мне сказал), с первого же дня, как вы поселились в одном доме с ним. А между тем вы ведь дружны с ним, терпите его общество. Отчего вы лишаете меня того, что даете ему? Я не стыжусь своего чувства к вам, любовь — не грех, и мы над ней не властны… За что же меня наказывать? Если я вам надоем, утомлю вас, — прогоните. Но отчего вы не можете относиться ко мне так же хорошо, как к дяде Джону? Не будьте же злой, мисс Марш, — голос Тома упал и он должен был сделать над собой усилие, чтобы продолжить: — Мне нужна ваша дружба и ваше содействие тоже — это я говорю
Он вдруг закрыл лицо руками.
— Думаю, нет ничего смешнее безнадежно влюбленного мужчины. Когда-то я подсмеивался над другими, но тогда я еще не знал, какое это страдание. Я не могу вас разлюбить — и не хочу. Но обещаю не надоедать вам. Быть может, я привыкну к этой муке… Испытайте меня, смотрите как на случайного знакомого, больше я ничего не прошу…
Зельда долго смотрела на него с растерянным озабоченным видом. Заметила и синие круги у него под глазами, и складку боли у губ, — и живо вспомнились ей собственные переживания, когда-то давно. Пока ее взгляд скользил по искаженным чертам Тома, губы ее беззвучно прошептали «Майкл». Потом, покорно вздохнув, она сказала:
— Хорошо. И начнем с того, что вы можете называть меня просто Зельдой.
Хорошо ли она поступила? Не будет ли когда-нибудь горько каяться, что согласилась поддерживать дружеские отношения с Томом? В последующие недели отношения эти быстро приобрели оттенок интимности, и Зельду мучили опасения и сомнения.
Она предполагала, что будет встречаться с Томом изредка, будет с ним любезна — и только. Но это было невозможно. Невозможно из-за пьесы Тома, которая к ее удивлению оказалась замечательным произведением. При всей неопытности Зельды и литературной ее необразованности она чутьем угадала ее достоинства. Когда однажды вечером в гостиной матери Том прочитал черновой набросок, Зельда долго сидела неподвижно, охваченная волнением.
— У меня давно мелькала эта идея, — сказал ей Том. — А когда я смотрел на вас в роли «Дженни», то почувствовал, что идея эта стала конкретным образом. В моей пьесе будут смешиваться правдивая история жизни героини и ее мечты. И в конце зрители уже не будут знать, что — действительность, а что — фантазия, и дойдут до того, что не захотят узнать. Я надеюсь, мне удастся добиться этого.
— Том, Том! — вскричала Зельда, — Генри Мизерв продаст душу дьяволу за такую пьесу! Я — невежда, но и я чувствую — это нечто потрясающее.
Молодой драматург просиял.
— Не знаю, возьмет Мизерв мою пьесу или нет, но никто кроме вас не будет играть героиню, Зельда! Обещайте мне это — иначе я и кончать не стану…
— Да, обещаю, Том, милый! Господи, да я готова проползти на коленях весь Бродвей, чтобы получить такую роль. Только бы мне суметь сыграть ее как следует! Только бы суметь!
— Суметь? Но ведь это написано для вас, о вас, это вы меня вдохновили…
Так было положено начало их близости, которая все росла и росла, понемногу, незаметно…