Зелёная земля
Шрифт:
далеко за – были – полдень или полночь,
все уехали… и годы полетели
за делами, – и как всё забылось – помнишь?
1972
Ах, эта музыка опять:
«К тебе я буду прилетать» -
полудомашней-полудикой
несомой ветром паутинкой,
листком осенним расписным -
о Господи, что ж делать с ним!
Затменьем, незнакомым взгляду,
я на твои страницы лягу:
чужого
читай отныне между строк
любви забытые секреты -
и мучайся: откуда это?
А это Демон прилетел
и весь твой день сорвал с петель -
тяжёлой этакой пушинкой,
в главу закравшейся ошибкой,
почти совсем не видной, но
смысл изменившей всё равно.
Как грозен сумрак и лилов,
но – свечка в бездне исполинской -
чем утешается любовь?
Монеткой, бусинкой, былинкой,
крючком, гороховым стручком -
от них не знаешь, что убавить,
и говоришь – кивком, молчком:
не забывай, возьми на память,
как колокольчик чтоб звонил,
незамедлительно и мелко…
Ещё какой-то сувенир,
ещё какая-то безделка -
в музей, в кунсткамеру, в архив…
А это кто принёс? Да ветер!
Подумать, ведь и я был жив,
и как-то юн, и как-то весел,
и вот же, всё передо мной -
и можно жизнь построить снова
из побрякушки подвесной,
открытки с видом на Страстной,
платка и камешка речного.
По неверным своим кругам
дождь крадётся средь луж краплёных:
он на цыпочках, как цыган,
как цыган – или как цыплёнок.
К этой маленькой му-зы-ке
ничего никто не добавил:
индевеет на языке
исключенье из общих правил.
Это детство, чей долгий срок
состоял из преград волшебных,
это детство, где между строк
проговаривался учебник -
то обмолвкою, то кивком,
то словами без всякой связи,
то случайнейшим холодком
в наизусть повторённой фразе.
Пора нам гулять по аллее -
по самой Одной из Аллей.
А можно чуть-чуть веселее?
Помилуй, ещё веселей?
И так уже просто до колик
смешно от того, что беда.
Ах век, ах затейник, ах комик,
остроты твои хоть куда.
Они, как весёлые бритвы,
скользят и скользят по устам -
и все сокровенные клятвы
навек запекаются там.
Помилуй, ещё веселее?
И так уже просто до слёз,
давно ни о чём не жалея,
смеёмся над всем, что стряслось!
И
катится сквозь слов кутерьму
колесико долгого смеха
далёко-далёко во тьму.
1
На столько любви – вот столько
обычной воды святой.
Сладка ли тебе настойка
из горькой любви с водой?
Легко ль тебе нынче пьётся
густеющая тоска
из маленького колодца
аптечного пузырька?
Душа превратилась в камень,
болеючи за тебя,
считая удары капель
о донышко бытия.
2
Врачевать тебя тихим словом
о ту пору, как сквер ночной
ещё с вечера забинтован
ослепительной тишиной.
По заснеженным, по измятым
по аллеям туда-сюда…
Как пропахли молитвы мятой!
Исцелительница-звезда,
не спускай золотого ока
с этих окон, храни сей дом -
чем пахнул ветерок с востока,
это камфара или бром?
Полунощник, бездарный знахарь,
если б всё было так легко:
двадцать слёз или слов – на сахар
или в тёплое молоко!
Павлу Мартынову
В саду княгини Шаховской
гуляют сквозняки.
Но вообще-то там покой
и кормят птиц с руки,
и только под гору спустись -
увидишь родники,
но главное – что кормят птиц,
что кормят птиц с руки.
Синичка-душенька, прикинь,
тепла ль тебе ладонь?
Мы на ладони держим день -
и это наша дань.
Княгиня-душенька, прощай
или ещё побудь:
вот хлеб, вот зёрнышко, вот шаль,
вот стих, вот что-нибудь.
Возьми от нашего добра
немного серебра
и медных несколько монет
возьми, а нет так нет!
Никто ни в чём не виноват,
судить себя не нам.
Прими, княгинечка, привет
минувшим временам.
Мелет кофе моя мельница,
на огне журчит вода;
жизнь спешит и разумеется -
или нет, не разумеется…
в общем, значит, как когда.
У неё повадки заячьи
и глаза – как у зверька,
всё петляет – ускользаючи,
прячась то за дни, то за ночи
и не зная языка.
Молодая современница,