Зелёная земля
Шрифт:
путаница всех времён,
пересмешница, изменница:
всё-то ею разумеется…
лишь одно не разумеется -
престарелый небосклон!
А о чём ей там лепечется
за сухой еды комком -
знает только речь-беспечница
да вокзальная буфетчица
с понимающим кивком.
Что минует, то имеется -
дескать, всё же есть просвет!
Озареньице – затменьице:
вроде как и… разумеется,
а вглядишься: нет и нет.
Никакой иной просодики,
кроме той, что день-деньской
отмеряют тебе ходики
с развесёлою тоской.
2002
Наш длинный путь по магазинам
беспечен и ужасно весел:
войдём с мороза, рот разинем
и обсуждаем, сколько взвесим
на завтрак солнца и луны.
Мой ангел, мы опять бедны.
Какая глупость, что за участь!
Опять сквозняк у нас в карманах -
давно ли мы гуляли в панах
и нас беспечная везучесть
давно ль по имени звала?
Чудны, Господь, Твои дела.
И небеса щекочут нёбо -
и мы, живущие бесплатно,
летим и выглядим бесплотно,
холодное целуя небо
в его румяные уста
в районе Южного Креста.
Чтобы проще объясниться,
мы набрали в рот воды.
Видишь, вот тебе и Ницца -
Патриаршие пруды.
Видишь, вот тебе и Мекка -
белокаменный сарай.
А чуть дальше есть скамейка -
видишь, вот тебе и рай.
Выпорхнувши ниоткуда,
птичка сядет на плечо,
рыбка выплывет из пруда -
так чего ж тебе ещё?
Я хочу, чтоб было утро!
…впрочем, это я спьяна,
впрочем, это я как будто
мы набрали в рот вина.
Ты посмотри, что я тебе принёс:
вот жизнь моя – клубок суровых ниток.
Подробностей её незнаменитых,
её капризов – не бери всерьёз.
Тут столько всякого переплелось!
Тут всё в узлах – и каждый новый узел
ведёт к другим узлам путём кургузым
внезапных шуток и внезапных слёз.
И ты, кто разбирается в клубках,
как Божество Клубков, как Всякий Случай, -
не трогай, не распутывай, не мучай:
довольно и того… держать в руках
и тихо бормотать себе под нос:
вот путаник-то, Господи-помилуй!
–
смирившись с чередой неутомимой
петель и песен, тишины и гроз, -
и там не так, и тут не удалось…
Держи в своих руках клубок, не то мне
катиться под откос, себя не помня, -
недолог путь, ведущий под откос.
Что говорят на кухне в полночь?
Там говорят «а это помнишь?» -
там ничего не говорят,
там пеплом по столу сорят,
и не сметают, и молчат,
и говорят «который час?».
Там тонущий пакетик с чаем
уже никем не замечаем,
и над столом, давно пустым,
там говорят «Ваш чай остыл» -
и в чашку опускают взгляд,
и «надо ехать» говорят.
Там теребят лимона мякоть
и говорят «не надо плакать»,
а после говорят «пора»
и говорят, что всё мура,
а сами плачут невпопад
и ничего не говорят.
Как называется твоя любовь?
Не знаю, мы знакомы не настолько.
Моя же называется – постой-ка…
как называется моя любовь?
Наверное – Два-кофе-с-молоком,
или Скорей-всего-мы-просто-бредим,
или Пришли-сигнал-одним-звонком,
или Давай-куда-нибудь-уедем.
А есть ещё другие имена:
есть имя Напиши-хотя-бы-слово,
есть имя Буду-ждать-до-полвосьмого,
есть имя Это-было-до-меня,
есть имя Если-завтра-будет-дождь,
есть имена Направо и Налево…
моя любовь – она неприхотлива
и отзовётся, как ни назовёшь:
она бежит на взмах твоей руки,
как дурочка, – и в маленькой котомке
её надежд блестящие обломки,
её имён цветные лоскутки.
…хоть весёлое Да золотое,
как и прежде, стоит наготове,
да не требуется никогда.
И мерещится тень декабриста,
где колючее Нет серебрится -
ломкой кромкой высокого льда.
Дух строптивый не любит согласья -
и повадка бесшумная лисья
не родна ему и не мила:
ни рожна ему в жизни не надо,
он граница, и он же – преграда,
вот и все, понимаешь, дела.
Было время… да ладно об этом:
о былом, о пустом, о забытом,
о старье обветшавших эпох!
Дух строптивый давно не кивает -
вскинет взгляд, как ружьё – и, бывает,
убивает на месте, врасплох.
Вот и все, понимаешь ли, песни -
спеты, стало быть: челюсти стисни -
и… пошла она прочь, чехарда
обольщений столичного рая -
где живёшь, даже не вспоминая
золотую провинцию Да…
Чай зелёный, как лес, чай зелёный, как сад,
чай зелёный, как Ваш растерявшийся взгляд,