Зелёная земля
Шрифт:
его забота заключалась в вопросе:
«Как тебя зовут?»
Я тотчас же отвечал хорошему человеку,
что зовут меня так-то и так-то, -
и мне сделалось не то чтобы грустно,
а просто немножко не по себе:
что я знаю так много другого
и что несколько пудов соли,
съеденных на протяжении жизни,
совершенно испортили её вкус.
От честных слов и бурных чувств
под плащ сухую душу пряча,
я потихонечку учусь
отточенной повадке грачьей:
смотреть на мир со стороны -
хоть и рассеянно, но метко.
Не знаю, чем Вы смущены -
я просто грач со средней ветки.
Немножко искоса, внаклон,
так беспристрастно и так сбоку
я вижу жизнь, как видят сон,
заснув в трамвае неглубоко,
когда что дружба, что вражда
годятся разве для заметки,
когда и жизнь почти чужда -
я просто грач со средней ветки.
Так видят мир из-за угла…
Я просто грач со средней ветки -
и хороши мои дела:
я средней, стало быть, руки,
и мне немножко велики
слова «до завтра» и «навеки».
Не то чтобы мир был настолько уж беден и плох,
не то чтоб любая стезя была слишком кривая -
всё может удаться и сбыться, и дай-то вам Бог,
всё может быть просто прекрасно, но я уплываю.
Какие пожитки? Я тут ничего не собрал:
сперва не умел, а потом не поладил с весами…
Вы будете царь или раб, а я буду корабль -
хороший такой, одномачтовый и с парусами.
Вы будете правы, а я буду снова не прав -
не прав так не прав, всё равно моя жизнь кочевая!
Тут столько цветов золотых и серебряных трав,
тут столько всего дорогого, но я уплываю.
И как со мной быть, если цену не я назначал,
и не торговался, и не предлагал для обмена
ни душу, ни тело, ни прочее по мелочам -
тем паче страну: я не знаю стране этой цену.
Какие погожие лета стоят на дворе,
какая погода, какая природа живая!
И все, кто грешил, сожжены на высоком костре,
а кто не грешил, тот прославлен, но я уплываю -
не то чтобы знаю зачем или знаю куда,
не то чтобы всё показалось и пусто, и тщетно,
а просто вода, дорогие, а просто вода
несёт свою лёгкую ношу – соломинку, щепку!
Смотри, какие годы отшумели -
и вслед за тем, своею чередой,
летит к нам тихое недоуменье
зелёной изумлённой стрекозой.
Она стрижёт умелыми крылами
беспечный воздух, газовую ткань… -
а всё, что в этой жизни было с нами,
полно загадок и высоких тайн.
И, обернувшись розовым туманом,
бок о бок с нами ходят наши сны,
но мы в них ничего не понимаем -
и этим бесконечно смущены
и прельщены…
И жизни чёрный ящик,
в котором тьма приманок и наград,
мы открываем, чтобы, растерявшись,
извлечь оттуда что-то наугад -
и, взяв уже знакомое на пробу,
мы понимаем: мы в конце пути,
и эта жизнь была дана нам, чтобы,
всплеснув руками, руки – развести.
Застряв беспечных слов промеж,
не перелистывай страницы:
там где-то тропочка таится -
пойдёшь по ней и всё поймёшь,
там мальчик-с-пальчик набросал,
ведомый, помню, в лес дремучий,
так… камешков на всякий случай
по безутешным небесам.
Иди по камешкам, иди:
авось не потеряешь следа
к руинам дома людоеда
шварцвальдской ночи посреди.
Там станет ясно, что к чему,
что ник чему…
И тут же память -
ей незачем теперь лукавить!
–
начнёт вести тебя сквозь тьму
страстей и страхов, и судьбы,
и преисподней в отдаленьи -
в одном знакомом направленьи:
где кони стали на дыбы,
где жизнь, собравши все счета
и, расплатившись чем сумела
за всё вокруг, шагнула смело,
не понимая ни черта,
в неведомую благодать -
и разошлись два очевидца:
моё Счастливо-оставаться -
с твоим Счастливо-покидать.
С божеством и дождём на плече, с небольшим божком, -
тут лишь Небо и Время, тут можно идти пешком,
можно хлюпать по грязи – и… хлюпать, и славить дождь, -
так из грязи да в князи не ведаешь, а придёшь.
Это только вопрос небес и вопрос времён -
никаких по пути известий и перемен,
только дымка в глазах, только ветер свистит в ушах -
не заметишь и сам, как к тебе подобрел ландшафт,
не заметишь и сам, как на рынке твоих полей
продают по дешёвке бальзам, продают елей,
как к тебе по пути заплутавшим щенком приник
неродной твой язык, твой отныне родной язык.
С божеством и дождём на плече в никуда, вперёд -
где гуляет, земли не касаясь, чужой народ,
принимающий за своего и тебя, и всех
и светящийся светом лазоревым из прорех.
Может, люди, а может, и птицы – не всё ль одно: