Зелёная земля
Шрифт:
Слов нет – с домов на юг слетают крыши,
слов нет – и дверь на юг летит с петель,
слов нет – и слышно только, как неслышно
на юг за ними август полетел.
Слов нет – и непонятны начертанья
затейливейших теней вдоль стены
в начале ночи.
Я Вам почитаю:
стихи не нарушают тишины.
Как странно: скрипка в переходе
подземном! Это для кого?
Ни при какой погоде, вроде,
сюда не ходит божество:
сюда не ходит божество -
тут обитает большинство.
Но выкомаривают Монти
три развесёлые струны!
Теперь, когда страна в ремонте,
им нету дела до страны.
Им нету дела до страны:
они исправны и длинны.
Хромой ли это бес Лесажа
трясёт изнанкой бытия,
чтоб на счастливые пассажи
просаживалась жизнь моя?
Ах, жизнь погибшая моя,
пустая да беспутная!
А всё о распоследнем моте
рассказывает горстка струн:
мой кошелёк к услугам Монти -
и даже пешеход-ворчун
мне говорит: – Поэкономьте!
–
Но я всегда плачу за Монти.
Что-то кажется небо уж слишком суровым,
что-то кажется истина чуть ли не злой -
не пойти ли опять на охоту за словом,
не поймать ли его высоко над землёй?
Полоумный зигзаг – непонятный, пернатый -
прекращён в облаках, а остаток – в руках,
и уже я с улыбкой и с трубкой пирата
вопрошаю его, бедолагу: ну как?
Всё на свете воротится, я объясняю,
всё, что пущено жить, возвратится назад -
и без грусти смотрю на далёкую стаю
мелких воспоминаний, построенных в ряд,
и уже собираются в четверостишье
из каких-то окрестных садов и лесов
на ближайшей одной скособоченной крыше
воробьи моих слов.
За Кудыкиной горой
нарисован в небе рай -
и написано чернилом
возле рая: «Не горюй».
На фанере голубой
пара-тройка голубей,
нарисованные мелом,
говорят между собой.
Апельсин и ананас,
размещённые анфас,
человечьими глазами
смотрят пристально на нас.
А в румяных облаках
скачут кони в яблоках,
в винограде и в изюме
и с хоругвями в руках.
И святых суровых строй
за Кудыкиной горой
гонит в шею иноверца
хворостиною сырой.
Меж раскрашенных планет
вместо Бога – тусклый свет:
Бог бывает только в сердце,
а снаружи Бога нет.
2006
Вот… ходит дрёма возле дома: так, помнится, мне пела мама -
уже не помнится когда… в одни старинные года!
И песенка вокруг летала, пока деревенело тело
и речкой тёмною плыло – в края, где, может быть, светло.
Вот ходит дрёма возле дома: тяжёлая такая дума
(пятидесятых ли годов?) – и весит тысячу пудов,
и смотрит невозможно косо, то есть совсем без интереса,
на дно исчерпанного дня – и всё равно не видит дна.
Она в одеждах полосатых (так точно, из пятидесятых:
там просто помешались все на клетке и на полосе!)
идёт себе походкой чинной, как на прогулке заключённый,
без цели, всё равно куда: пятидесятые, да-да…
И время (бремя, племя, стремя) идёт за ней, теряя имя
шаги считая в полутьме: раз… десять… сто (журавль в уме), -
идёт за ней походкой чинной, как на прогулке заключённый,
и жмётся к бедному жилью, сходя с ума по журавлю…
Так ходит сторож в тёплых ботах – среди складов, жульём
забытых,
обозревая не ему принадлежащее сквозь тьму,
он ходит просто для порядка, постреливая (правда, редко),
но выстрелы его немы и, в общем, не тревожат тьмы.
Ничто не спит на самом деле: ещё полугорят медали
и полублещут ордена (которым родина цена),
и полусонные куранты ещё роняют комплименты
эпохе наших славных дел, – как говорит политотдел.
Долистываются знамёны, дочитываются романы,
с нажимом, но без суеты довинчиваются винты,
задёргиваются завесы, дописываются доносы -
хоть и небрежно, вполруки, но всё ж… цепляются крючки!
А героические будни и героические бредни
клюют носами в стороне – для вида, но бодры вполне -
и не свалить их ни в какую (я никого не упрекаю!)
ни доводом, ни топором: ещё не скоро грянет гром.
И ходит дрёма возле дома – прислушиваясь, нет ли грома
далёко за каким бугром… (ещё не скоро грянет гром),
принюхиваясь, нет ли дыма – какого-нибудь возле дома,
но воздух пуст и нелюдим: ещё не скоро будет дым.
И кот, покушав слишком жирно, хоть и мурлыкает мажорно,
но постоянно начеку: чекист, сжимающий чеку!
И сквозь опущенные веки два попугайчика, две буки,
насупясь, наблюдают тьму: зачем, а также почему?
И ходит дрёма, ходит дума, дебелая такая дура,
бубнит, бубнит себе под нос (и всё-то, видимо, про нас!) -
с расширившимися зрачками и утолщёнными очками -