Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы
Шрифт:
— Вообразите себе эту сцену, месье! — сказала Гортензия, вставляя словечки из родного языка. — В комнате полнейший беспорядок, а мадемуазель в deshabille [29] . Ей нужен совершенно другой toilette, вы понимаете? Целиком и полностью новый, снизу доверху, как вам это понравится? Пока я ее одеваю, она мне рассказывает. С месье Риверой покончено, словно ничего и не было. Произошла ужасная ссора. Она прогнала его навсегда, а тем временем пришло письмо, окруженное романтическими обстоятельствами. От джентльмена-журналиста, которого мадемуазель в глаза не видела, но обменивается с ним посланиями. Он готов предстать ее взору. Говорит о страстном чувстве.
29
Дезабилье (франц.).
30
Преступление на почве страсти (франц.).
— Понимаю, — сказал Элейн. — Вы правы. Все очень убедительно.
Гортензия одарила его взглядом субретки и зазывной улыбкой.
— А вы не знаете, — спросил он, — кто был тот человек? Письмоносец?
Оказалось, Фелисите показала ей письмо. Компания уже отправлялась в «Метроном», посему Гортензия побежала вниз с флаконом нюхательной соли для леди Пестерн и увидела (это ее просто сразило!) месье Эдуарда Мэнкса с цветком в петлице пиджака. Все прояснилось! И какой огромной — подумала Гортензия сразу после того, как Спенс закрыл за ушедшими дверь, — какой огромной будет радость ее светлости, ведь она всегда желала этого союза! Гортензия была не в силах скрыть собственного удовлетворения и, когда присоединилась к своим коллегам в комнате для слуг, пела от чистой радости. Ее коллеги, за исключением месье Дюпона, сейчас бросали на нее мрачные взгляды и воздерживались от комментариев.
Элейн сопоставил рассказ Гортензии со сведениями, изложенными на бумаге лордом Пестерном, и пришел к выводу, что описание групповых перемещений изложено его светлостью более чем достоверно. От маленьких компаний постепенно откалывались отдельные личности. Мэнкс остался один в гостиной. Леди Пестерн пребывала в своей комнате в одиночестве до появления Гортензии. Сама Гортензия и Уильям перемещались по всему дому. То же относилось к Спенсу. Элейн уже собирался отложить карандаш, как вдруг вспомнил о мисс Хендерсон. Она ушла к себе вскоре после начала вечера и оставалась предположительно у себя вплоть до прихода к ней Фелисите, о чем она тут же уведомила леди Пестерн. Странно, подумалось ему, что он выпустил из памяти мисс Хендерсон.
Но предстояло выяснить еще множество подробностей и ввести их в общую картину. Элейн снова заглянул в заметки лорда Пестерна. В 9.26, как отмечалось там, лорд Пестерн, находившийся тогда в бальном зале, вдруг вспомнил о сомбреро, в котором решил предстать перед публикой при исполнении своего номера. В таблице запись была краткой и выглядела так: «9.26. Я. Бальный зал. Сомбреро. Найти. По всему дому. Уильям. Спенс. И т. д.»
О сомбреро слуги говорили охотно и вспомнили, какой поднялся в доме переполох, когда начались его поиски. Это произошло сразу за последним событием, о котором поведал Уильям. Фелисите и Ривера находились в кабинете, мисс Хендерсон поднималась наверх, сам Уильям топтался на лестничной площадке, когда из бального зала вылетел лорд Пестерн с криком: «Где сомбреро?» Минуты не прошло, а поиски были уже в полном разгаре. Спенс, Уильям и лорд Пестерн вели их по разным направлениям. Нашла же в конце концов сомбреро мисс Хендерсон (к ней, без сомнения, относилось сокращение «и т. д.») — оно лежало в шкафу на лестничной площадке. Лорд Пестерн появился с сомбреро на голове и триумфально возвратился в бальный зал. Во время суматохи Спенс, искавший
В этом месте рассказ был прерван впечатляющей стычкой между Спенсом, Уильямом и горничной Мэри. Мистер Спенс, как возмущенно заметил Уильям, сделал все, чтобы не передать письмо мисс Фелисите сразу, как оно появилось в доме. Уильям отрицал, что знал что-либо о письме, и, по его словам, не открывал дверь никакому посыльному. Все отрицала и Мэри. Ничего о письме не знали остальные. Спенс, видимо, полагал, что кто-то из его коллег лжет. Элейн спросил, видел ли кто-нибудь конверт. Гортензия с ненужной аффектацией выкрикнула, что подобрала конверт с полу в спальне мадемуазель. Фокс вместе с Уильямом устроил летучий коллоквиум на тему изучения содержимого мусорных ящиков; Уильям в страшном возбуждении убежал и вскоре вернулся триумфатором со смятым и грязным конвертом, который и выложил на стол перед Элейном. Тот сразу опознал шрифтовые особенности машинки лорда Пестерна и спрятал конверт в карман.
— Я убежден, мистер Спенс, — смело заявил Уильям, — что никакого окружного рассыльного не было.
Предоставив слугам возможность обсудить эту тему, Элейн продолжил проверку графика лорда Пестерна. Все еще не успокоившийся Спенс сказал, что, обнаружив письмо на столике в холле, поднялся с ним наверх, в гостиную, где застал только свою хозяйку, мисс Уэйн и мистера Мэнкса, который, по его мнению, недавно пришел сюда из столовой. Выйдя на лестничную площадку, Спенс встретил мисс де Сюзе, выходившую из кабинета, и отдал письмо. Сверху доносился шум, свидетельствовавший, что поиски сомбреро продолжаются. Спенс был готов присоединиться к ним, когда раздался победный клич лорда Пестерна, и только после этого вернулся на половину слуг. Он даже заметил время — 9.45.
— И как раз в это время, — сказал Элейн, — леди Пестерн и мисс Уэйн собираются оставить мистера Мэнкса одного в гостиной и подняться наверх. Мисс де Сюзе и мисс Хендерсон уже у себя в комнатах, а лорд Пестерн вот-вот начнет спускаться вниз с сомбреро на голове. Мистеры Беллер и Ривера в бальном зале. Остается сорок пять минут до отправления компании в «Метроном». Что же происходит далее?
Однако надежды Элейна оказались напрасными. Если не считать приведенного выше рассказа Гортензии о ее посещении дам наверху, узнать еще что-либо существенное от слуг не удалось. Они разошлись по своим комнатам за несколько минут до отъезда хозяев в «Метроном», Спенс и Уильям спустились в прихожую, чтобы помочь джентльменам надеть пальто, подать им шляпы и перчатки и проводить к машинам.
— Кто помогал мистеру Ривере одеться? — спросил Элейн.
Этим человеком оказался Уильям.
— Вы ничего в нем не заметили? Чего-нибудь необычного, хотя и не слишком бросающегося в глаза?
— У джентльмена было… смешное ухо, сэр, — без обиняков заявил Уильям. — Красное и немного кровоточило. Как у боксера, если так можно выразиться.
— А раньше в тот вечер вы не замечали этого? Когда наклонялись над мистером Риверой, обслуживая его, например, во время обеда?
— Нет, сэр. Впервые я увидел это ухо лишь перед уходом господ.
— Вы уверены?
— Готов поклясться, — решительно сказал Уильям.
— Будьте осторожнее, делая такие заявления, Уилл, — с беспокойством посоветовал Спенс.
— Я знаю, что прав, мистер Спенс.
— Как, на ваш взгляд, он получил это телесное повреждение? — спросил Элейн.
Уильям усмехнулся, как стопроцентный кокни.
— Ну, сэр, я бы сказал, что, извините за выражение, джентльмен схлопотал в ухо.
— Кто мог это сделать, по-вашему?
Уильям ответил, не раздумывая:
— Судя по тому, как мистер Эдуард Мэнкс бережно поддерживал правую руку левой и как свирепо убитый джентльмен смотрел на него, я бы сказал: мистер Мэнкс, сэр.
Гортензия разразилась потоком чрезмерных и лестных похвал по адресу мистера Мэнкса. Месье Дюпон широко развел руками и, как бы подводя итоги, воскликнул: «Великолепно! Этим объясняется все!» Мэри и Миртл тараторили каждая сама по себе, а Спенс и мисс Паркер, повинуясь единому порыву, вскочили и в ужасе крикнули дуэтом: «Это НЕДОПУСТИМО, Уильям!».