Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы
Шрифт:
Он дотянулся до телефона. Раздался грубоватый, глухой, добродушный голос Лема:
— Эндрю, дружище, уже восемь тридцать. Я подумал, что следует позвонить тебе. Ты ведь должен быть в полицейском участке в десять.
Полицейский участок. Карточку лейтенанта — Михана? О’Малли? — он получил вечером.
— Лейтенант только что звонил нам. Ему нужна также твоя мать и я. Но позже. Твоя мать просит тебя подняться сюда на завтрак.
Эндрю представил, как мать картинно сидит у накрытого для завтрака по-домашнему стола, с живописным видом на Центральный парк позади нее.
— Нет, — отказался он. — Спасибо, нет.
— Но, старина, твоя мать говорит…
— Скажи ей, что у меня все нормально.
Эндрю принял душ. Обеим рубашкам, которые положила для него мать, не хватало пуговиц. Как бы то ни было, одну он надел. В кармане куртки он нашел карточку. Лейтенант Муни. Там же он нашел скомканный бумажный самолетик. Какое-то время он держал его в руке, чувствуя под плотной завесой отчаяния смутное беспокойство, потом сунул в карман.
Он вспомнил, что со вчерашнего ланча совсем ничего не ел. Он зашел в кафетерий на Пятой авеню. Чуть поодаль от него села какая-то женщина. Она раскрыла «Дейли Ньюс», прямо на него уставился заголовок: «Невестка Нормы Прайд убита взломщиками». Невестка Нормы Прайд, невестка матери, Маурин… Эндрю поставил чашку с кофе, встал и расплатился.
Лейтенант Муни ожидал его в полицейском участке, в тусклой маленькой комнатке с рабочим столом и расшатанными деревянными стульями. Рядом, в дежурной комнате, радио играло рок-н-ролл. Безмятежно жующий жвачку лейтенант принял его совершенно равнодушно, будто Эндрю был лишь еще одной бумажкой, брошенной к нему на стол. Сначала, как полагается, были традиционные слова сочувствия, потом Эндрю описал то, как он обнаружил «покойную». Он рассказал о покупке гвоздик, о пути домой, о том, как увидел, что замок сломан, и о том, как нашел Маурин. Лейтенант Муни записывал все в блокнот с желтой разлинованной бумагой. Эндрю, как и прежде был совершенно заторможенным. Все казалось ему нереальным и неспособным причинить боль. Поймает лейтенант Муни бандитов или нет? Даже если поймает, что изменится?
— Вы не вспомнили еще о каких-нибудь ценностях?
— Нет.
— Только шкатулка с драгоценностями, какие-то деньги в сумочке и кольца, которые она носила?
— Это все ценности, какие я могу припомнить… кроме одежды.
— Во сколько оценивалась их стоимость?
— У нее были алмазные серьги и жемчуг, больше ничего. Насколько я помню, все это было застраховано на пять тысяч.
— Пять тысяч. — Лейтенант Муни взглянул на Эндрю, постучав карандашом по столу. — Кстати, мистер Джордан, вы можете вернуться домой в любой момент, когда захотите. Мы закончили.
— Благодарю вас, — сказал Эндрю.
— И у вас не будет никаких неприятностей с замком в наружной двери. Там ничего не было сломано.
Маленькие невыразительные голубые глазки смотрели на Эндрю, казалось, почти равнодушно. Смутно Эндрю осознавал, что от него ждут объяснения.
Но коль скоро объяснения не последовало, лейтенант продолжил:
— Я мог сказать вам это вчера, но ваша мать была против. Не беспокойте его, твердила она. Надо уважать материнские чувства, не правда ли? Кто-то поцарапал замок и разодрал дерево вокруг него, но сам замок цел. Там все в порядке, за исключением того, что задвижка замка была открыта изнутри. Уловили, мистер Джордан? Никто не врывался в квартиру.
Его массивные челюсти жевали в ритме рок-н-ролла. Он перегнулся через стол поближе к Эндрю.
— Если и были бандиты, то либо их впустили, либо у них был ключ. Но если их впустили или у них был ключ, зачем такие хлопоты с царапаньем замка и дерева? Нелепо, не правда ли? Конечно, кто-то взял шкатулку с драгоценностями и деньги и снял кольца. Но эта кража со взломом — фикция. Я сразу это заметил. Не обязательно было смотреть на замок. Подушки, вытащенные
Со стуком он уронил карандаш на стол.
— И нет никаких оснований предположить самоубийство, даже если патологоанатом не отвергнет такой возможности, изучив раны. Так что, мистер Джордан, есть ли у вас какие-нибудь соображения на этот счет? Кому могло прийти в голову убить вашу жену и инсценировать взлом и нападение?
Эндрю слушал. Он понимал, что эти слова означают, и был вполне способен следить за логикой изложения. Но первые секунды он никак не отреагировал. Это походило на то, как если бы очень тупой человек на очень тупой вечеринке рассказал бы очень тупую историю, которую Эндрю вежливо выслушал, но которая, из-за оградившей его скуки, совершенно бы его не тронула. Однако постепенно он начал вникать в сказанное, и вдруг он будто очнулся от нескольких часов анестезии. Раз не было взломщиков, беда, которая казалась такой же бессмысленной, как железнодорожная катастрофа, и не требовала от него ничего, кроме терпения, внезапно предстала в ином свете. Она как бы переместилась в область, где он мог с ней что-то сделать, и, поскольку Эндрю по природе был деятельным, он снова стал самим собой.
Какой-то конкретный человек — возможно, которого он действительно знает, — убил Маурин. Эндрю пришел к такому заключению и не мог отступать. И поэтому он был вынужден вспомнить о Неде и бумажном самолетике.
Лейтенант Муни по-прежнему наблюдал за ним. Он вынул бумажный носовой платок из пачки и почти элегантно перенес в него резинку изо рта. Потом смял бумажку и бросил в металлическую корзину для мусора.
— Ну, мистер Джордан, есть соображения? Были у вашей жены враги?
Нед — враг? Ты должен остановить Маурин. На секунду на Эндрю что-то нашло: он увидел, как Нед упрашивает Маурин, истерически угрожает, хватает пистолет. Но почти сразу же он отогнал эту мысль. Разве Розмари не имеет собственных денег? Разве она не разъяснила, что они во что бы то ни стало решили пожениться, как бы Маурин ни намеревалась помешать им? Поэтому Маурин вовсе не представляла серьезной угрозы для Неда. Он был в квартире, да, но он сможет объяснить это. Слишком далеко заходить в этом вопросе означало бы окунуться в хаос.
— Насколько я знаю, — ответил он, — у моей жены не было врагов.
Эндрю осознал, что, не упомянув о бумажном самолетике, он фактически отступил на один шаг от Маурин. Он переменил также свое отношение к лейтенанту, причем в худшую сторону. Но он принял решение и был готов к последствиям.
— Совсем не было врагов, мистер Джордан? Ничего в прошлом?
— Ее прошлом?
— Ничего до брака с вами, никаких неприятностей?
— Ни одной, как мне известно.
— Вы ладили с ней?
— Мы любили друг друга.
— Как долго вы женаты?
— Полтора года.
— Всего?
— Всего.
— Никаких неприятностей между вами? Не было других женщин?
— Нет.
— Других мужчин?
Ярко, словно Эндрю действительно увидел его, в памяти всплыло письмо. «Вы единственный человек в Нью-Йорке, кто ничего не знает о вашей жене». Но это было просто мерзкой психопатической выходкой, настолько же далекой от реальности, как и его собственные болезненные подозрения. Лежа в кровати в его объятиях, Маурин так и сказала ему, и он поверил ей. Сомневаться в ней теперь было бы безнравственно и равносильно тому, чтобы принять выводы насчет Неда. Сомневаться в ней, кроме того, значило бы изменить единственной вещи, которая осталась ему от супружества, — вере в любовь жены.