Зеленые горы и белые облака
Шрифт:
Отныне меня окружали толпы детей и родителей, вожатых, детсадовских работников, необузданных школьников и строгих педагогов. В черном сатиновом халате, вела я их от одной клетки к другой, день-деньской разглагольствуя о чудесах Божьего Творения. Ступая по опилкам, петушиным перьям и куриному помету, рассказывала я завороженным слушателям о том, кто из животных больше любит холмы и луга, кто предпочитает спать под сенью хвойных деревьев, где пролегают незримые пути миграции дикого гуся, казарки белощекой или мандариновой уточки. О том, что олень в пору своего расцвета превращается в единорога, сова - в птицу Феникс, одетую в шелковое пятицветное оперение, а Семиург - бессмертное пернатое с четырьмя крылами, ястребиными лапами и павлиньим хвостом, вьющее гнездо в ветвях Вселенского Древа.
Я раскрывала тайны существ, которые по природе своей немы. Пятнистая рысь, нахохленные орлы, проворные кролики и хрупкие саламандры, седые волки, морская черепаха и пара дальневосточных тигров, за чьей упрямой ходьбой вдоль решетки я зачарованно следила с другой стороны стальных прутьев... Мой путь пролегал в такой близости от них, что я постоянно ощущала за спиной звериное дыхание и тепло, прикосновение мягкой лапы, плотного крыла или маслянистого плавника.
И по условленному знаку, известному только им и мне - оп-ля-ля!
– они танцевали, кувыркались, прыгали сквозь металлический обруч, били в барабан. Я же угощала их фруктами, медом и маковыми сухариками.
И был у нас говорящий ворон. Он сидел в просторной клетке на деревянной жердочке, вечным взором устремясь в такие дали, каких, может быть, не отыскать на Земле, лишь в небесах и во Времени существуют настолько необозримые пространства. Мне даже не хотелось окликать его, погруженного мыслями в Универсум, задавать свои суетливые, пустяковые вопросы, но, что делать, каждый из нас, как мог, отрабатывал свой хлеб.
В один прекрасный день я подвела к нему экскурсию и говорю строго научным тоном:
– Ворон обладает необыкновенными лингвистическими способностями. Исследования американских ученых показали, что у воронов существуют различные языки. Городской ворон не понимает ворона сельского, вороны, живущие в разных республиках, не могут общаться друг с другом по причине языкового барьера. Однако есть бродяги, кочующие из города в сельскую местность, из одной страны в другую.
У них своя особая песня. Но они понимают языки других птиц...
Неожиданно к моей группе присоединяется Дурова.
– Стало быть, - одобрительно говорит она, - среди воронов встречаются полиглоты?
Я - радостно и слегка подобострастно:
– Да, Анна Владимировна!
Мне хотелось показать себя с лучшей стороны. Дабы эта незаурядная женщина не раскаялась, что доверила мне, простому служителю, высокую роль экскурсовода.
Я открываю клетку, показываю ворону блюдо с хорошим казенным пайком и спрашиваю у него:
– Как тебя зовут?
Это был важный миг в жизни каждого посетителя, волею судьбы оказавшегося свидетелем полностью ирреальной картины - когда ворон, не шевеля клювом, скрипучим голосом, похожим на сломанный радиоприемник, отчетливо произносит:
– Воронок...
– А как любишь, чтобы тебя звали?
– задаешь ему второй вопрос.
Обычно, грассируя, он отзывался - по накатанной:
– Воронуша...
– и с чувством выполненного долга брал у тебя черным костяным клювом кусочек сырой говядины.
А тут я смотрю, он прикидывает в своем мозгу, как бы попроще заполучить награду.
Трезвый ворон, не пьяный, пес его знает, какая шлея под хвост попала именно в моей, озаренной научными сведениями экскурсии, в присутствии вельможной Анны Владимировны вместо положенного "Воронуша" - возьми да и каркни:
– Жопа!
И - расстаравшись, со смаком - дважды - повторил это каверзное слово.
– Убрать с показа!
– свирепо пророкотала Анна Владимировна.
И мы не поняли, кого она имела в виду - меня или ворона.
А впрочем, пришла мне пора поступать в университет, искать свой путь,
понять - к чему лежит душа, на что не жалко будет ухнуть это драгоценное воплощение в образе человека...
Увы, я так и не ведаю до сих пор, в чем оно состояло - мое призвание. Писатель ли я? Или все-таки служитель по уходу за животными? Зимовщик на Земле Франца-Иосифа, мать троих детей, монах или клоун, открыватель неведомых миров, маляр, кашевар? Кто же я, Господи? Для чего ты меня предназначил?
Мне не хватило духа и воли, чтобы расслышать внятный всеведущий внутренний голос - он казался мне голосом моря. А теперь времени почти не осталось, не за горами Великое Превращение, успеть стать пустой флейтой, на которой играет ветер, и ладно.
И все же, Господи, все же - когда сознание угомонится, а мысли исчезнут, позволь мне в последний раз обернуться, будто на чей-то зов. Я сказала "будто", потому что вряд ли на краю ойкумены, продвигаясь в безмолвие небес, удастся мне распознать в многоголосии Земли чьи-то дорогие моему сердцу интонации.
Но когда, обернувшись, увижу родные фигуры с человеческими или звериными очертаниями в окаменевшем пространстве, дай почувствовать такую глубокую любовь, что все осколки, обрывки, клочки этой прожитой жизни вдруг сами собой соберутся, склеятся и воскресят удивительные мгновенья... как, например, мы с Леонтием снимали на телевидении козла.
К тому времени мы уж виделись довольно редко. Пути наши разошлись. Я училась на вечернем, работала на телевидении, но, сочиняя сценарии, всегда старалась задействовать Леонтия. Он купил "Москвич" сливового цвета: "каблук" с большим багажником. И в этом фургончике возил своих зверей - то надо в Большой театр на "Дон Кихота" забросить осла ("Своих-то там не хватает!" - шутил Леонтий). То в Детский театр на "Маугли" по-солидному подвезти питона...
Короче, в назначенный день с козлом в грузовом отсеке сквозь милицейский кордон Леонтий въехал на территорию Шаболовки.
Моего дорогого друга я встречала у входа в первый корпус, и мне уже были хорошо видны его пышные усы и пшеничные кудри, когда вдруг у машины заглох мотор. Леонтий вылез - смущенно улыбаясь, мол, айн момент, открыл капот, склонился над мотором, закурил... и уронил туда горящую зажигалку.
Мощное пламя вырвалось из мотора и мигом охватило машину. Леонтий с опаленными кудрями кинулся к багажнику, выволок на свет божий абсолютно черного козла с огромными рогами, потом выхватил из кабины документы, а напоследок спас яркий шелковый камзол - весь в блестках, на вешалке, видимо, заботливо отутюженный Кларой Цезаревной.