Зеленые ворота
Шрифт:
Примерно то же говорил патрон Мартена, адвокат Бачинский, приводя дополнительно ряд аргументов в оправдание его поступков, после чего последовали реплики инстигатора и делатора и ответные доводы обороны.
На пятый день чрезвычайного судебного заседания был вынесен приговор. Ян Куна, именуемый Мартеном, был признан виновным во вменяемых ему преступлениях и убийстве и осужден на смерть через отсечение головы, после чего его имущество подлежало конфискации для удовлетворения претензий Сената и Зигфрида Ведеке по гражданскому делу.
Через две недели из королевской канцелярии и трибунала пришли письма, не выносящие протеста и отклоняющие апелляцию, внесенную патроном. Приговор
В понедельник 24 февраля огромные толпы собрались на Длинной набережной, на Оловянке, где началось строительство королевских стапелей, между Каменной Греблей и правым берегом Мотлавы до самого Зеленого моста, который заперли перед напором толпы, и прежде всего на Длинном Рынке, где напротив Зеленых ворот установили сколоченный из досок teatrum, или помост для экзекуции. Крупные отряды наемного войска, солдаты с Лятарни и городская стража поддерживали порядок, образовав кордон вокруг места казни и растянувшись двойной шпалерой от Журавля до самого Зеленого моста. В окнах Зеленых ворот со стороны Длинного Рынка восседали видные горожане, советники, чиновники и их семьи. Все окна частных домов вокруг площади заполнили лица их обитателей. На мостовых, на ступенях ратуши и Двора Артуса толпилось простонародье.
В десятом часу прибыли советники с бургомистром и Зигфридом Ведеке, и сразу после этого в соборе Девы Марии зазвонил колокол. Он бил одиночными, редкими ударами с долгими паузами, в знак траура по хафенмейстеру, чтобы напомнить его убийце, что близится час смерти.
Одновременно от Святоянской по Длинной набережной двинулось печальное молчаливое шествие, похожее на погребальную процессию. Во главе его шли три барабанщика, заполнявшие паузы между ударами колокола медленной и однообразной барабанной дробью. За ними, под охраной десяти стражников, вооруженных чеканами и алебардами, выступал закованный в кандалы приговоренный в сопровождении священника-капуцина. Одет он был красиво и богато, как удельный князь. Шагал с гордо поднятой головой, и даже дерзко усмехался. Далее вышагивали в строгом порядке инстигатор, который его обвинял, патрон, которые его защищал, делатор, судья Иоахим Штраусс, и несколько других членов палестры, а также начальник тюрьмы и двое его сотрудников. И наконец — бурграф Эрик фон Сассе, капитаны Фридерик Дюнне и Вихман, а за ними рота солдат и толпа, которая прорывала кордон и смыкалась сразу за процессией, напирая следом.
На мосту перед Зелеными воротами возникло короткое замешательство, поскольку Мартен, который до того не оказывал ни малейшего сопротивления, вдруг остановился, словно ноги его вросли в землю. Он стоял и смотрел сквозь пустой проход под аркой ворот на Длинный рынок, заполненный толпой.
Тем временем барабанщики удалились на несколько десятков шагов, и большая часть стражи последовала за ними, так что с приговоренным остались только двое стражников с чеканами и монах.
Нетерпеливые зеваки напирали сзади, так что командир роты, замыкавшей шествие, задержал двоих своих солдат и велел им разогнать напиравшую толпу, причем едва не дошло до драки. Мартен же, не замечая, что творилось за его плечами, не трогался с места. Обеспокоенный капуцин потянул его за рукав.
— Пойдем, брат… Никто не избежит своей судьбы.
Мартен взглянул на него и тряхнул головой.
— Похоже, ты прав, святой отец. Мне это не пришло в голову ни в Гааге, ни тем более в Ла-Рошели, хотя уже там дано мне было видеть то, что должно сейчас случиться. Ну что же — пойдем. Без меня там, к сожалению, не обойдутся.
И он снова бодро двинулся вперед, так что удивленный монах, который ничего из его слов не понял, едва поспевал следом.
Миновав ворота, они вошли на площадь. Говор стих, а когда барабанщики со стражей остановились перед помостом и Мартен начал не спеша на него подниматься, воцарилась мертвая тишина.
Палач в красном кафтане приблизился к осужденному, собираясь надеть на него рубаху смертника и завязать глаза, но Мартен отказался. Вместо этого отцепил кошель от пояса и, звеня цепями кандалов, подал ему со словами:
— Руби только раз, но покрепче, чтобы не пришлось добавлять.
Он оглядел забитые людьми окна вокруг, потом толпу простолюдинов, словно ища там чью-то фигуру. Не увидев её, уже собрался отвернуться, когда какая-то заплаканная женщина, стоявшая в первом ряду зрителей, воздела руки, словно пытаясь обратить его внимание или дать знак прощания. Она была вся в трауре, с седыми волосами, выбивавшимися их-под атласного чепца, с бледным, исхудалым лицом, похожим на лик страдающей Мадонны.
Ян не узнал её, в чем не было ничего удивительного, потому что не виделись они двадцать пять лет. И все же улыбнулся ей и отвечал поклоном. Был тронут, что с ним кто-то прощается.
Еще раз взглянул в небо, по которому плыли небольшие белые облака, и упал на оба колена перед низким чурбаком. Капуцин дал ему поцеловать черный крест с вылитым из серебра изображением Христа, после чего отступил на шаг и стал читать Requiem.
Мартен склонил голову, палач замахнулся и изо всех сил рубанул его поперек шеи, так что гордая горячая голова отлетела от туловища и упала в приготовленную корзину, а кровь хлынула на эшафот.
Вздох ужаса как шум огромной волны прокатился по толпе. Женщина в черном, потеряв сознание, осела на землю. Когда её привели в себя в тени соседнего дома, выяснилось, что зовут её Ядвига Грабинская и живет она неподалеку, на улице Поврожничей. Жалостливые люди хотели уже проводить её туда, но она поблагодарила и отказалась. Немного поднабравшись сил, отправилась в Ратушу, чтобы по протекции своего благодетеля и кормильца Генриха Шульца получить разрешение забрать тело Мартена и похоронить его по-христиански.
Генрих Шульц не отказал в этой услуге бедной вдове бунтовщика Яна из Грабин, которая недавно потеряла единственного сына и осталась на свете одна-одинешенька. Только предостерег её, чтобы тело убийцы похоронено было по-тихому.
Так и произошло. В сопровождении лишь одного священника оно было положено в могилу рядом с телом Стефана Грабинского, а за гробом на кладбище шла только она одна.
Вскоре после этого случилось таинственное происшествие. В соответствии с постановлением суда корсарский корабль «Зефир» ещё до выполнения экзекуции следовало отбуксировать из Пуцка в Гданьск и продать с публичных торгов. Новый хафенмейстер, Эрик фон Сассе, использовал для этих целей три портовых балингера. Но едва среди заторов замерзающего льда с трудом сумели отбуксировать «Зефир» на рейд, как ударил такой сильный мороз, что вся Вайхзельтифе покрылась льдом и корабль прочно в нем увяз, а балингеры едва добрались до Лятарни.
Покинутый, одинокий и недоступный неделю стоял он посреди фарватера в ожидании оттепели. Но мороз крепчал, торги должны были состояться назавтра, и сенат не собирался переносить срок. Несколько арматоров, которые надеялись приобрести галеон, ввиду таких дел отказались от торгов, зато остался наиболее решительный их них, Генрих Шульц, который и купил его за бесценок.
Но недолго тешился он приобретением. Уже на следующую ночь по необъяснимым причинам на корабле вспыхнул пожар. Поглотив палубу и обе надстройки, огонь добрался до пороховых погребов, после чего произошел взрыв и останки «Зефира» пошли на дно.