Зеленый папа
Шрифт:
— Я?
— Да, сеньор, вы…
— Я ничего не обещал. Это все шуточки Джинджера Кайнда, однорукого. Он от страха затрясся, когда комендант ударил Чипо. Если бы индейца не побили, а убили, мы были бы избавлены от многих неприятностей.
— Ладно, мне, собственно, все равно, несете вы цивилизацию или нет. В данный момент мне важнее всего, чтобы со следующим пароходом, идущим на север, были отправлены мои бананы.
— Это, сеньора, считайте делом решенным…
— По шестьдесят два с половиной сентаво каждая связка.
— Из восьми ярусов, конечно…
— Даже в беде не прогадаете на еде. Идемте со мной, возьмите лампу, хочу показать
— Ну и что же?
— То, что Майари ушла совсем, и она вышла сразу после нашего отъезда, очень рано. Птицы даже не успели склевать корм, насыпанный утром.
Квакали жабы, ревели коровы, колыхались ветки на ветру — словно какая-то остервенелая метла проходилась по небу и по земле, чтобы кругом было чисточисто и ясно к появлению луны. Слуги подали легкий ужин, но кому сейчас кусок пойдет в рот! Ожидали возвращения гонца со станции Бананера: лошади оседланы, готовы скакать, перехватить первый поезд, что пройдет этой ночью к порту, и уже почти уложен чемодан доньи Флоры — она никак не могла его насытить.
Вдруг донья Флора вынула руки из чемодана, где, как тесто, месила вещи, и сказала:
— Мне пришло в голову…
Она не стала ждать, пока американец возьмет лампу, сама подняла ее над головой, и осколки света рассыпались по — той комнатушке, где хранились коробки с подвенечным нарядом, выписанным из Нью-Йорка. Выше донья Флора не могла поднять. Джо взял у нее лампу, чтобы посветить с высоты своего роста. Тень печали поднялась по щекам доньи Флоры, затуманив глаза; тело, омываемое жарким потом, зябко вздрогнуло. Она хотела выхватить лампу у Мейкера Томпсона, но не смогла: руки дрожали, словно вот-вот ее свалит припадок. Майари надела подвенечное платье — единственное, которого не хватало, — она оделась в белое, оделась невестой… Зачем?.. Зачем?..
Песней рокочут речные пороги,я, Чипо Чипо, ее слышу один;в быстрой и легкой рожден я пироге,потока Мотагуа сын!Тихо рокочут речные пороги,мне одному эта песня слышна…Плыл я в своей невесомой пироге,когда ее пела волна!IV
Галерея утонула в белом лунном свете. Она походила скорее на штрек соляной копи. Все вокруг — патио, сады — казалось соляной копью. Белое покрывало на холмах, оврагах и долинах, где потухшими свечами торчали высоченные одинокие кактусы, и без того словно ватные из-за своей белесой щетины. Не светляки, а факельные блики вспыхивали в белой ночи. Чего они искали? Что делали? И куда шли? Молоком разлилась река — чем ниже, тем шире — среди песчаных берегов, гладивших ее, чтобы убедиться, та ли это самая, что, грохоча, низвергалась с гор, а теперь спит на побережье под полною луной, ослепленная серебряным дождем.
— Для чего?.. — повторяла донья Флора деревянным голосом. — Для чего?
— Мы же не знаем, оделась ли она или только взяла с собою платье…
— Она оделась, Джо! Она оделась невестой, я уверена! А вы бы хоть догадались дать мне стакан воды!
Джо пошел в кухню в поисках прислуги, но там никого не оказалось. Лишь огоньки в пепле тумана. Даже собак не было, их вой долетал откуда-то издалека. Он остановился и прислушался. Со всех сторон слышались шаги. Трава липла к босым ступням на горячей земле. Липла и
— Солдат, что это значит? Почему нынче ночью все бродят с зажженными факелами в руках? Зачем устроили такую иллюминацию?
Солдат пошевелил синими губами, но ответ растаял в воздухе. Джо почудилось, что перед ним не человеческое существо, а одна из фигур, высеченных на камнях Киригуа [24] . Он наполнил стакан водой и, боязливо пятясь, поспешил вернуться. Донья Флора, распростертая в гамаке, сказала, не отрывая глаз от потолка, когда услышала его шаги:
— Скорее, или я умру!
24
24. Киригуа — один из крупных центров древней культуры майя, расположенный неподалеку от Атлантического побережья. Известен большим количеством каменных скульптур и самой высокой стелой, высота которой 10 м. Расцвет Киригуа приходится на VII–IX века н. э.
Волосы, расчесанные на пробор, удлиненное лицо, горькие складки у рта, заострившийся нос, приплюснутые уши, опущенные плечи — она тоже походила на каменное божество. Мейкер Томпсон глядел, как она глотками пила воду, и ему вдруг представилось, что перед ним священный тапир.
— В котором часу вернется человек, которого послали на станцию? — спросила она, возвращая стакан.
— Мне кажется, мы не должны сидеть здесь и ждать. Надо быть там, — либо подойдет товарный поезд, либо утром уедем с пассажирским. А здесь мы сидим сложа руки. Все шляются по лесу. Слуги, солдаты — сержанту было велено туда отправляться — и крестьяне. Эти будто с ума посходили. Идут к реке, разговаривают с водой, омывают ноги и уходят.
Донья Флора со вздохом покорилась:
— Ладно, идемте, лучше быть на станции. Сержант, говорите вы, уже отправился? Я хотела дать ему несколько песо и бутылки две водки для таможенного капитана.
— Недавно ушел…
— Надо взять деньги, оружие. Проверьте, заперты ли шкафы. Двери надо закрыть на засов изнутри; мы выйдем через главный вход и повесим замок.
— А если Майари вернется?.. Так нельзя… Она придет, и все будет закрыто…
— Скорее птицы вернутся в свои клетки!
— Давайте и их запрем!
— Не время острить…
Джо пошел закрывать двери на засовы. Вопль доньи Флоры заставил его замереть на месте. С застывшим взором, чуть дыша, кусая губы, она пролепетала, что Майари в подвенечном платье, наверное, бросилась в реку, чтобы покончить с собой. Разве не убил себя ее отец? Разве не покончил с собой в Барселоне один из предков ее отца? Для Мейкера Томпсона это было ясно как день — после происшествия на островах, когда они едва не утонули, — но он ничего не сказал и молчал возле матери, которая в отчаянии глотала… нет, не слезы, — глаза, вытекавшие слезами; во рту вздрагивал язык-челнок, тонувший в соленой слюне.
— По-моему, скорее всего она поехала в порт на пассажирском поезде. Да, она, как вы сказали, вышла очень рано, вслед за нами, и успела сесть на него в Бананере. Поэтому надо поспешить на станцию и порасспросить там о ней. А здесь мы тычемся вслепую.
Самым неотложным, самым настоятельным было не упустить время, скорее закрыть двери, поторопиться к выходу, выйти. Они бегут к коням. Тени лошадей, взнузданных Мейкером Томпсоном, рисовались под луной на поляне будто фигуры, вырезанные из черной бумаги.