Земля и море
Шрифт:
— Мы не ждали, что ты приедешь с первым поездом, — сказала Аустра.
— А незачем там было задерживаться, — беззаботно ответил Алексис. — Нам теперь много дел предстоит.
Он был до неприличия весел, если принять во внимание, что человек только что вернулся с похорон отца.
— Можно подумать, что ты получил большое наследство, — улыбнулась Аустра.
— А если оно так и есть на самом деле? — ответил он.
Больше они эту тему не затрагивали. Эзериетис заговорил о старом Томасе, сожалея, что им не суждено было еще раз встретиться.
— Славный был человек — бодрый, неунывающий. Мы бы с ним поладили. На рождество бы опять встретились, поболтали, выпили по кружке пива, а теперь уж не придется.
— Что делает Рудите? — поинтересовалась Аустра.
— Пока хозяйничает одна.
— Значит, ты думаешь, что скоро она будет не одна?
— Определенно, — Алексису хотелось выложить свой план, но, взглянув на Эзериетиса, решил поговорить с Аустрой наедине.
Рассказал о похоронах, о том, как ехал. Когда Эзериетис заговорил о домашних делах, Алексис слушал его с рассеянным видом, не задав ни одного вопроса. Эти дела его уже не интересовали.
— Посуду помоешь потом, — шепнул Алексис жене. — Пойдем к себе в комнату. Мне что-то нужно тебе сказать.
— Я позову Зете, чтобы убрала со стола, — сказала Аустра. — Иди, я сейчас приду.
Алексис смотрел уже на все глазами путешественника, доживающего в гостинице последние минуты: осталось лишь уплатить по счету, и можно уйти. Усадив вошедшую в комнату Аустру на диван рядом с собой, он начал без всякой подготовки:
— Милый дружочек, настал долгожданный момент. Теперь мы это сделаем.
— Что именно? — недоумевала Аустра.
— Мы распрощаемся с Эзериешами и переедем жить в поселок Песчаный. Да, Аустра, нам ничего другого не остается. Только потому я и спешил скорее сюда. Пока соберемся, пройдет неделя, а то и больше, а Мартынов день нам надо отпраздновать уже там.
Аустре показалось, что взорвалась бомба. Если бы Алексис в своей безудержной радости не забыл о состоянии Аустры, он, безусловно, был бы осмотрительнее. Но у него кружилась голова при мысли, что большая перемена в его жизни уже на пороге. Он был слеп и наивен в этой эгоистической радости — перестал понимать самые простые вещи.
— Уехать?! Алекси, да ты в уме? — простонала Аустра, пытаясь освободиться из его объятий. — Зачем нам туда ехать? Ты же знаешь, как я не хочу этого.
— Это необходимо, милая, и мы обязательно поедем.
— Но почему?
— Потому, что в Зандавах не стало хозяина. Я единственный Зандав, оставшийся после смерти отца. Братья ведь не вернутся из Африки и Америки — значит, я должен взять хозяйство в свои руки. Понимаешь, это мое право и… долг наконец! — Последнее слово он почти выкрикнул. Радостный подъем, столкнувшийся с несправедливым, по мнению Алексиса, отпором со стороны Аустры, вылился в яростное негодование; голос его стал суровым, тон — не терпящим возражения, как у взрослого, которому надоели глупые капризы ребенка.
— Не пытайся, пожалуйста, меня отговаривать, это не поможет. Я решил, и мы так сделаем.
— Алекси… — прошептала она в отчаянии. — Ты говоришь: долг. Разве что-нибудь пострадает от того, что ты останешься здесь? В Зандавах будет вести хозяйство твоя сестра с мужем. Там без тебя обойдутся, а здесь ты необходим.
— Нет! — Он вскочил с дивана и нервно заходил по комнате. — Не говори об этом. Я не желаю слышать.
— О боже, боже… — всхлипывала Аустра. — Что теперь скажет отец?..
— Пусть говорит, что хочет. Я не желаю быть жертвой его недомыслия. Что это за человек, у которого только один ребенок? Почему он не позаботился о том, чтобы у него, кроме погибшего на войне, был еще сын? Почему я обязан томиться здесь и задыхаться, расплачиваясь за его ошибку?
— А разве я для тебя ничего не значу? Ради меня ты не можешь потерпеть?
— Ты отлично знаешь, что я тебя люблю. Но почему ты заставляешь меня такой дорогой ценой платить за свою любовь? Может быть, я тебе вовсе и не нужен — просто твоему отцу понадобился человек, который мог бы быть работником. Этого не будет… Нет!
Он сел, стиснув руками голову. На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь всхлипываниями Аустры да хриплым дыханием Алексиса.
Скоро Аустра поняла, что бессильна повлиять на ход событий, приближающихся с неумолимой быстротой. Таким, как сегодня, она видела Алексиса впервые, и ей оставалось или послушно следовать за ним, или… отказаться от него. Оба пути вели к одиночеству, горю. Алексис жесток, теперь она отчетливо поняла это. Он не думает о ней, он не думает о ребенке, наверное он не любит ее? Спазмы душили ее, она почувствовала, что с ней происходит что-то непонятное и страшное. Ее трясло — не то от холода, не то от страха. Она закричала. Алексис бросился к ней, обнял ее, успокаивая, лаская. Она отталкивала его, закусив губы до крови.
Алексис выбежал из комнаты.
— За врачом! Живее!
…Этот день был полон волнения и тревог, и к концу его нетерпеливому путешественнику, спешившему оставить гостиницу, судьба предъявила счет: у Аустры начались преждевременные роды. Сын Алексиса Зандава родился мертвым.
6
Теперь в Эзериешах царила непривычная тишина. Люди ходили на цыпочках, ни в комнатах, ни во дворе не раздавалось громких голосов. Врач навещал больную через день. Так и не дождавшись, когда Алексис объяснит, что послужило причиной несчастья, Эзериетис не утерпел и однажды зашел к дочери. Она была еще очень слаба, но здоровый организм упорно сопротивлялся болезни.
— Расскажи, дочка, как это случилось? — спросил Эзериетис. — Все время ты держалась таким молодцом и вдруг так…
Побледневшая Аустра, кусая губы, уставилась в потолок. Вопрос отца воскресил в памяти тот страшный день. Губы ее дрогнули, горло перехватила спазма. С трудом совладав с собой, она с усилием произнесла:
— Алексис хочет возвратиться на побережье. Я не сумела его отговорить. Мы, вероятно, уедем.
Старик долго сидел у постели больной, не произнося ни слова, затем с тяжелым вздохом поднялся.