Земля и море
Шрифт:
Такой же порядок существовал и на других моторках. Осень оказалась не особенно удачной. Чтобы хоть что-нибудь заработать, следовало использовать всякую возможность, уходить далеко к устьям больших рек, отыскивать среди рифов места, где скапливалась рыба, оставаясь иногда в открытом море по нескольку дней подряд. Алексис никогда не ждал сообщений от рыбаков о том, где появилась рыба, — он искал ее сам, отправляясь в открытое море за добычей, как только начинал затихать шторм. Иногда такие походы заканчивались неудачей, но выпадали и удачливые дни, и тогда полные сети вознаграждали рыбака за смелость и труд.
Друзья ладили между собой. Возможно, это объяснялось тем, что Лаурис всегда признавал авторитет Алексиса и никогда не пытался с ним спорить. Алексис все знал: если он говорил «Поедем!», надо было ехать, и если он выбирал место лова, Лаурис беспрекословно соглашался: да, здесь должна быть рыба. Они выходили в море, не давая себе отдыха, не упуская ни малейшего случая. Зато и улов у них был больше, чем у других рыбаков.
В то время как Алексис день и ночь бороздил море, его жена почти безвыходно сидела дома. Весь ее мир заключался в четырех стенах старой лачуги, а все общество составляла Рудите. Муж теперь стал редким гостем, он лишь на минутку появлялся на берегу, чтобы тут же исчезнуть, да и когда он приходил домой, все его помыслы и заботы были о работе, хозяйстве и о постройке нового дома. Появлялся он голодный, усталый и мгновенно засыпал, чтобы через несколько часов вскочить и снова уйти в море. Только в штормовую погоду, когда рыбаки вынуждены были оставаться на берегу, с ним можно было поговорить. Но и тогда он не вникал во внутренний мир Аустры, не пытался смотреть на окружающее ее глазами, он судил обо всем с точки зрения местного жителя. И ему казалось, что жизнь хороша, что у Аустры нет причин жаловаться и все идет как полагается.
Если бы он повнимательнее заглянул в глаза Аустры и задумался над тем, почему так беспокоен и рассеян ее взгляд, почему она так молчалива и, словно испуганное животное, держится обособленно, то, возможно, он понял бы, что в их семейной жизни не все благополучно, и попытался бы ее наладить. Но у него было так много дел, о которых следовало думать ежечасно, — практические заботы, соображения о предстоящих работах, — на фоне этой занятости терялся человек.
Аустра, сторонясь соседей, держалась вдали от жизни поселка; она не интересовалась происходящим вокруг, ни к кому не ходила и не старалась завязать знакомство с соседками. Когда к Рудите приходили подруги, Аустра удалялась в свою комнату и ничем не выдавала своего присутствия. И у жителей поселка сложилось о жене Зандава мнение, что она гордячка и негостеприимная. Оскорбленные тем, что она не искала их дружбы, они мысленно исключили ее из своего круга, предоставив ей наслаждаться одиночеством и капризами.
Единственный человек, с которым Аустра сблизилась, была Рудите. Ровесницы, они стали подругами, хотя до искренней дружбы и полной откровенности было далеко. В этом опять-таки была виновата Аустра. Если бы она держалась немного проще, говорила о том, что чувствует и к чему стремится, Рудите поняла бы ее, но Аустра и с ней была замкнута. Оставался еще Алексис. В нем Аустра видела единственное прибежище и спасение. Когда он находился дома, Аустра чувствовала себя менее покинутой, она была с ним трогательно нежна. Но он не понимал ее. Приветливый и, как всегда, заботливый, он ласкал ее, произнося привычные слова, откровенно радовался ее привязанности и засыпал как убитый.
4
А Лаурис Тимрот видел и понимал все, что не видел Алексис. Ничтожный признак, незначительное изменение лица, случайно вырвавшийся вздох — и у него рождалось представление о том, что происходило в душе Аустры. И чем грустнее и сумрачнее выглядела она, тем смелее и увереннее смотрел он в будущее.
Не было в поселке человека, который не знал бы, что Лаурис жених Рудите. И это позволяло ему довольно часто навещать Зандавов. И чем больше он наблюдал за любимой женщиной, тем сильнее становилось его влечение. Он любил ее тайно от всех, его помыслы и во сне и наяву принадлежали ей одной. Благоразумие, дружба к Алексису, чувство долга по отношению к Рудите — все восстало против его страсти, но она оказалась сильнее и одержала верх. Теперь он ни в чем не упрекал себя, а лишь выжидал благоприятного стечения обстоятельств, когда можно будет заговорить. Он верил, что такое положение не может продолжаться вечно, при котором ему придется лишь тосковать и мечтать об Аустре, а он так и не узнает никогда, как она относится к нему.
Да, он проводил у Зандавов все свободное время, но больше никогда не заикался о женитьбе. Болтая с Рудите, он украдкой поглядывал на Аустру. Нередко ему за целый вечер приходилось довольствоваться лишь мимолетным взглядом, потому что Аустра не хотела мешать молодым людям, иногда она просто не показывалась. В таких случаях Лаурис нервничал, становился рассеянным и вскоре уходил.
Однажды он пришел, когда Аустра дома была одна. Алексис отправился к лесничему узнать насчет леса для постройки нового дома, Рудите ушла в лавку за продуктами.
— Подождите, может быть, они скоро придут, — сказала Аустра.
И Лаурис остался.
— Я вам помешал? — спросил он, сев к окну в бывшей комнате Томаса.
— Нет, ничего… — ответила Аустра.
За окнами завывал колючий восточный ветер — предвестник приближающейся зимы. Он срывал с деревьев запоздалые листья и торопил к отлету в теплые края перелетных птиц. Пустынное серое небо, застывшая земля. Развевались на ветру растянутые на кольях сети, временами принимая почти горизонтальное положение. Качались сосны, над дюнами вихрился песок, вороны, бессильно махая крыльями, боролись с ветром.
— Неприятная погода, — заговорил Лаурис. — Теперь начнется самое скучное время. Нам придется торчать на берегу.
— Да… — произнесла Аустра, взглянув в окно. — Я удивляюсь, как эти лачуги выдерживают такой сильный ветер, не падают.
Лаурис помедлил немного с ответом.
— Вам, вероятно, здесь кажется все неприветливым. Какими суровыми вам должны представляться наши места по сравнению с вашей родиной!
— Там все было иным… — тихо проговорила она. — И не только дом и луга… даже люди. Здесь мне все время холодно.
— Я понимаю, — продолжал Лаурис. — Я здесь родился и вырос и все же с наступлением осени места себе не нахожу. Так бы и убежал куда-нибудь от этой пустыни, к свету, к веселью.
— А уйти не можете?
— Не знаю, вероятно смог бы. Да только куда? Меня нигде не ждут, везде я буду чужим. Может быть, так лучше, когда ничего нет и не было, — по крайней мере не надо ни от чего отказываться. Вам гораздо труднее, чем мне.
— А если это на самом деле так? — Аустра взглянула на Лауриса. — Вам это не показалось бы неестественным?
Он грустно улыбнулся.
— Нет, это вполне естественно. Я понимаю вас и могу представить ваше состояние.
Как мог этот человек так верно разгадать все? Аустра смотрела на него со страхом и в то же время с благодарностью за то, что он так чутко подошел к самому сокровенному. Его взгляд отвечал ей спокойно, ободряюще: «Я понимаю вас, не пугайтесь…» Она, не подавляя вздоха, с волнением спросила:
— Но как же быть? Признаюсь: мне не хотелось сюда ехать.
— Не следовало приезжать.