Земля и море
Шрифт:
— Понимаю… — после продолжительного молчания послышался испуганный шепот.
— Можете ли вы мне простить, что я вам это рассказал? Или, может быть, презираете меня?
Аустра молчала. Лаурис поднялся, собираясь уйти:
— Простите. Я полгода молчал. Сумею молчать и впредь и никогда вас больше не потревожу. Если можно, постарайтесь забыть этот разговор. Но если в вашей жизни встретятся трудности и потребуется помощь, знайте, что у вас есть друг, готовый для вас на все. А теперь мне лучше уйти.
Аустра ничего ему не ответила. Тихо прикрыв дверь, Лаурис направился к взморью и в смятении долго ходил по берегу, прислушиваясь к реву волн. Не лучше ли ему теперь, после этого объяснения, уехать куда-нибудь далеко и не возвращаться?
Но ведь она промолчала… не сказала «нет»! Значит, еще осталась надежда…
«Нет, никуда я не поеду, только буду избегать с ней встреч, пока меня не простят, или же… или же…»
Ему хотелось верить в чудо.
6
Вернувшись из магазина, Рудите нашла Аустру сидящей в темноте. Огонь в плите погас, и ужин перестал вариться.
— Алексиса еще нет? — спросила она, лишь бы заговорить. Странное оцепенение Аустры встревожило ее.
— Нет еще… — рассеянно ответила Аустра.
— Лаурис здесь не был? — продолжала Рудите, отыскивая спички.
— Был и ушел.
Рудите зажгла лампу, и в комнате стало светло. Аустра выглядела бледной, взволнованной, свет ослепил ее. Отвернувшись от света, она не могла ни на чем остановить взгляда — он блуждал с одного предмета на другой.
— Он ничего не говорил? — опять спросила Рудите.
— Кто? — очнувшись, встрепенулась Аустра.
— Лаурис. Он ведь просил Алексиса привезти кое-что из Риги. Он не обещал зайти еще?
— Нет, он… был здесь недолго. Я не знаю, придет ли он вечером. Он ничего не сказал об этом.
— Слышишь, как дует, — остановившись у окна, Рудите прислушивалась к порывам ветра. — Завтра, наверно, опять нельзя будет выйти в море. Только бы сети выдержали. Они, оказывается, закинули несколько порядков.
— Разве Алексис не знал, что будет шторм?
— Он с этим не очень-то считается. Вот увидишь, завтра уйдет в открытое море. Когда-нибудь может произойти несчастье… Лаурис не хочет показать, что боится, и следует во всем его примеру. Но это нехорошо. Тебе бы следовало отговорить их, чтобы не ехали. Меня ведь они не послушают.
Рудите вышла на кухню и вновь растопила плиту. «Аустре, вероятно, нездоровится, — подумала девушка. — Это оттого, что она совсем не выходит на воздух».
Немного спустя, нагруженный покупками, явился оживленный Алексис. От него даже на расстоянии пахло водкой.
— Здесь хватит женщинам работы, — сказал он, выкладывая на скамейки сетевое полотно, мотки бечевы и связку пробки. — Аустра сможет поупражняться и обшить сетевое полотно.
Раздевшись, он сел рядом с Аустрой за стол. От него веяло свежим воздухом, но запах водки перебивал все.
— У тебя такой серьезный вид, — улыбнулся он жене.
— Ты выпил, Алекси, — равнодушно сказала она без упрека и без радости.
— Так получилось. На базаре повстречался с теплой компанией, пошли пообедали. Да ведь тут ничего плохого нет?
— Нет, Алекси, ничего.
Пока он рассказывал о своих покупках и рижских делах, Аустра пристально его разглядывала, точно с кем-то мысленно сравнивала. Легкий хмель развязал ему язык и привел в веселое настроение. От него веяло здоровьем и свежестью, как когда-то в Эзериешах, но в то же время он был груб. Его мужественность, сила и простота всегда нравились Аустре, но сегодня все эти качества вызывали в ней тревогу и горечь: он думает только о себе, оставаясь слепым и бесчувственным к ней. Подчиняясь в мелочах, он в серьезных делах всегда считает правым только себя и поступает по-своему. Его внимание к окружающим всегда находится в какой-то связи с заботами о себе. Если он сегодня вечером обратил внимание на настроение Аустры и сказал, что у нее серьезный вид, то только потому, что считал себя немного виноватым — ведь он выпил. Он не мог понять, что причины были иные. Сегодня Аустре что-то в нем не нравилось. Вообразив, что настроение это могло быть вызвано удивившим ее недавним признанием Лауриса, она вздрогнула.
«Я ведь люблю его, — убеждала себя Аустра, глядя на Алексиса. — Я люблю только его и должна любить всегда, так оно и будет. Между нами не должно быть никаких недоразумений. В нашу жизнь не должно вторгаться ничто постороннее, мы будем оберегать ее».
После ужина она попросила, чтобы Алексис не разбирал покупки до утра.
— Мне очень, очень нужно поговорить с тобой, Алекси. Я больше не могу ждать, я должна тебе многое сказать.
Алексис посмеялся над ее нетерпением, и лишь потом, когда они оказались наедине в своей комнате и Аустра беспомощно и испуганно прижалась к мужу, ему стало не по себе.
— Что такое? С тобой что-нибудь плохое случилось? — и он погладил огрубевшими пальцами ее щеку.
И разом все скопившееся в ее душе, впечатления последних дней, и страх, и смущение захлестнули ее, и она, всхлипнув, взволнованно заговорила:
— Я не могу больше, Алексис. Я боюсь, что случится что-то страшное, если я останусь здесь. Увези меня обратно в Эзериеши. Уедем отсюда, будем жить там. Я тебя очень, очень прошу.
— Но что же все-таки случилось? — удивился Алексис. — Чего ты боишься? Здесь тебя никто не собирается съесть.
— Ты этого не поймешь, Алекси, но я предчувствую беду. Я задыхаюсь, я больше не выдержу. Что тебя здесь так привлекает, что тебя держит? Сам видишь, какая здесь жизнь, и, пока чего-нибудь добьешься, жизнь кончится. А там у нас все есть. Отец ни слова не скажет, если вернемся в Эзериеши.
— Не дури… — Алексис с досадой отодвинулся от жены. — Я знаю, откуда у тебя эти глупые капризы: тебе просто нечего делать, вот и одолевают всякие пустые мысли. Приучайся к нашей работе, чини сети, трудись, помогай мне — и тебе не будет скучно, исчезнут все предчувствия. Надо побольше бывать на людях, интересоваться окружающим.