Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
— Не добудут Баборыбу, — сказал Куропёлкин, — ничего от меня не добьются.
— Ну, ладно, — встал Трескучий. — Дуракам везде у нас дорога.
Вспомнил о чём-то. Или сделал вид: мол, только что вспомнил о какой-то пустяковой мелочи.
— Да! Мы вернули тебе Башмак. Как он? Что с ним?
— Вернули, — подтвердил Куропёлкин. — И, видимо, изучили. Но ремонтировать не стали. До вашего прихода сегодня он стоял на чердаке.
— И более ничего?
— Ничего, — пожал плечами Куропёлкин.
— Береги его, — посоветовал Трескучий.
— А как же! — воскликнул Куропёлкин. — Он же мне будто родственник. Мы с ним столько путешествовали! И не вы ли подбросили его тогда в мусорный контейнер?
— Об этом помолчим, — сказал Трескучий.
И убыл по делам.
168
«Что-то изменилось, — подумал Куропёлкин. — Что-то заскрипело в здешнем королевстве… Но мне-то что от этого? Ведь дозволения ни у кого не спросят, а возьмут и, действительно, отключат воду…»
Не отключили.
Но теперь к затосковавшей будто бы во сне натуре Куропёлкина добавилась тоска реальная. Затосковал желудок. Слюны прибавилось, и пищеварительные соки потребовали для себя работы.
Шашлык по-карски, не снятый с шампура, запах дымка, капли горячего сала стекают на блюдо, а на нём уложены кружочки фиолетового крымского лука и ломти тёплого ещё, чуть подсоленного лаваша, а рядом — соусник с гранатово-ткемальным услаждением; примятый гнётом цыплёнок табака, корочка золотистая, манящая, мясо острое от приправ и чесночной подливы, отрываешь пальцами хрустящее крылышко — одно удовольствие; а уж если и в вобле к пиву обнаружилась бы непересохшая икра, то о чём можно было бы ещё мечтать? Ну, скажем, попросить у Трескучего ко всем подаркам голодающему добавить (давно не пробовал) белоснежный брус сливочного пломбира, стоивший в бронзовом веке сорок восемь копеек?
Да на кой сдалась Куропёлкину Баборыба, плавающая лишь в его снах!
Эким тонким провокатором повёл себя господин Трескучий. Почему — тонким? Не он ли, Куропёлкин, сам потихоньку подготовлял себя к искушениям?
Видимо, возникла какая-то необходимость для Трескучего и наверняка для его работодательницы в том, чтобы создалось впечатление, будто именно их усилиями Куропёлкин был сломлен и отказался от голодовки и Требований, а не в ходе сотрудничества с чужими силами. То есть вышло бы, что он свой, здешний, и все права на него истинно существуют лишь в пределах условий контракта.
«Ага! Сейчас! — взъерепенился Куропёлкин. — Шашлыками и воблой решили меня купить и урезонить!»
Он тут же вспомнил слова Трескучего о том, что требование получить сожительницу, да ещё какую-то Баборыбу, чрезвычайно огорчит одну из самых достойнейших женщин, естественно, Нину Аркадьевну Звонкову, и мысль об этом решительно возбудила в нём бунтаря.
169
В упованиях он провалялся на лежанке часа два.
Задремал.
И был разбужен бесцеремонным похлопыванием чьй-то руки по плечу.
Над ним стояли два молодых человека в тёмно-синих пилотках и в тёмно-синих же, похоже, фирменных куртках, возможно, из персонала обслуги воздушных перевозок. А возможно, и из каких-нибудь особенных служб.
— К чему такая бесцеремонность? — возмутился Куропёлкин. — Человек отдыхает, а вы…
— Вы ошибаетесь, Евгений Макарович, мы старались быть деликатными. Но отдых ваш пришло время прервать.
— Вы кто? — спросил Куропёлкин.
— Мы те, кто должен показать вам дорогу в лабораторию. Я — Николай. Он — Василий.
— Пока не добудете Баборыбу — никаких лабораторий! — заявил Куропёлкин.
— Не слышали о баборыбе, — сказал Николай. — Нам лишь поручено довести вас до лаборатории. И всё. Один вы не найдёте туда дорогу.
И было Куропёлкину понятно, что они от него не отстанут.
— Ну, ладно, — сказал Куропёлкин, — надо привести себя в порядок.
— Приводите, — согласился Николай. — Ну вот. Теперь мы спустимся в подвал.
— В бункер, к сундуку, — сказал Куропёлкин.
Николай взглянул на него. Но слов не произнёс.
Спустились.
«Сейчас шарахнут чем-нибудь по башке, откинут крышку сундука и сбросят в колодец, какого якобы нет…» — подумал Куропёлкин.
— Не нервничайте, Евгений Макарович, — сказал Николай, — мы отвечаем за вашу безопасность. Вы нужны науке целым и здоровым.
170
В бункере крышку сундука откидывать не стали, а провели Куропёлкина сквозь стену. Или стены.
171
И стали показывать дорогу.
Можно было сравнить путешествие Куропёлкина с хождением москвича, выбравшегося из вагона аварийной подземной электрички и поспешавшего к спасительно-спокойному месту в пространстве. Были и отличия. Под ногами Куропёлкина не имелись шпалы и рельсы, не обгоняли его истерично орущие в панике люди, а Куропёлкину не было нужды поспешать, выхода на поверхность Земли, видимо, не предполагалось. И люди в темно-синих пилотках сопровождали его спокойные. Николай и Василий. То ли конвоиры, то ли санитары.
Поначалу Куропёлкин полагал, что при его проходе в Лабораторию создадутся картины, знакомые ему по фильмам об учёных, в частности и отечественным. Покатятся какие-то вагонетки или электрокары с установками-роботами, откуда-то примутся выбегать люди в стерильных халатах с криками: «Термояд! Нет, не термояд! А я говорю, термояд!» Ну, и прочее.
Ничего похожего не наблюдалось.
Скучно было Куропёлкину.
«А не ведут ли меня к профессору Бавыкину?» — мелькнула мысль.
— Что-то далеко шляться приходится, — высказался Куропёлкин.