Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
— Что же такого прекрасного? — спросил Куропёлкин.
— Вас не только признали практически здоровым, — сказал Селиванов. — И более того. У вас наблюдается превышение практического здоровья. И главное — вы чрезвычайно энергоёмкий и пробивной.
— Энергоёмким меня уже называли, — сказал Куропёлкин, — и посчитали, что я чему-то соответствую, а вот пробивным…
— Кто называл энергоёмким? — быстро спросил Селиванов. — И чему соответствуете?
— Не помню, — отмахнул от себя важный, видимо, для Селиванова вопрос. — А вот с чего бы я пробивной? Вот уж нет у меня никаких карьерных успехов. И не намерен я куда-либо пробиваться.
— Пробивной — в другом смысле, — загадочно сказал Селиванов. — Но об этом потом.
«Ах, ну да, меня же называют Пробивателем!» — вспомнил Куропёлкин.
— И потом, Евгений Макарович, — сказал Селиванов, — вам многое может быть открыто. Но до этого вы должны подписать документ о неразглашении.
Документ сейчас же явился в руки Куропёлкину.
— Это пожалуйста, — сказал Куропёлкин. — Что же, мы не понимаем, что ли? Государство!
И дал на бумаге со штампами обязательство не разглашать.
— Вот и замечательно, — заявил Селиванов. — Теперь предлагаю поговорить о ваших приключениях в Мексиканском заливе. Как вы туда попали, изучают учёные люди, и это уже не наше дело.
— Поговорим мы об этом, — сказал Куропёлкин, — лишь после того, как ко мне будет доставлена Баборыба.
176
И опять Куропёлкин попытался перечитать «Анну Каренину».
Режимом Трескучего ему было дозволено выходить из дома на час (оглядываясь на ходики) и посиживать на мореходной скамье. Но Куропёлкин чувствовал, что поблажка Трескучего (мадам не принималась в расчёт) — вынужденная и что домоправитель подчинился силе, какой не мог не подчиниться.
При первой же прогулке Куропёлкин обнаружил на знакомой доске скамьи выжженное слово «Нинон». Две недели назад его на скамье не было.
Кто его выжег и зачем?
Горничную Дуняшу с судками и подносами к Куропёлкину не присылали, видимо, были осведомлены о том, что Куропёлкина даже и без его желания накормили (и надолго) питательными смесями.
Но Куропёлкин вёл себя так, будто голодовку он продолжает и поддерживает свой организм исключительно водой из крана.
Через день к нему, сидевшему на персональной каравелле «Нинон», приблизились двое.
Одним из них был стюард Анатоль, он сопровождал низенького, согнутого возрастом, почтенного господина, вызвавшего у Куропёлкина мысли о добряке из диснеевской «Белоснежки».
Куропёлкин не успел вскочить, а почтенный гражданин испросил разрешения:
— Мы присядем, Евгений Макарович?
— О чём вы говорите! — воскликнул Куропёлкин.
— Удочкин Сергей Митрофанович, — протянул руку Куропёлкину визитёр. — Ихтиолог, профессор, член многих академий. Вопреки моей фамилии до рыбьего мяса не охоч. Ну, если только севрюга под хреном…
— Чем обязан? — спросил Куропёлкин.
— Баборыба, — сказал профессор Удочкин. — Своим заявлением вы ошарашили ихтиологическую науку. И конечно, рыболовов, для которых поймать язя — подвиг жизни. Ведь баборыб нет.
— Есть! — вскричал Куропёлкин. — В особенности если принять во внимание новейшую теорию о том, что Земля имеет форму Чемодана. Есть Баборыба! Это такая же истина, пусть мелкая, не всеобщая, но истина, как и то, что севрюга с хреном хороша.
177
— Вы не представляете, как я рад вашей убеждённости! — возликовал профессор Удочкин.
— Не понял, — сказал Куропёлкин. — Я на вашем месте не слишком ликовал бы. Моя убеждённость излишне романтическая и сродни грёзе.
— И замечательно! — продолжал радоваться Удочкин. — Замечательно! Вся реальность рождается из грёз и туманов!
— Не буду возражать, — сказал Куропёлкин. — Чем, вы считаете, я могу посодействовать вам?
— Помочь представить нам желаемый образ заказанного вами экземпляра.
— Я же передал кому надо требования об особенностях экземпляра, — сказал Куропёлкин. — Анатоль, ты что стоишь? Не топчи землю. Садись.
— Мне не по чину! — скрестил руки на груди Анатоль. В правой руке его была чёрная папка с тесёмками.
— Евгений Макарович! — воскликнул профессор. — Согласитесь, что ваши указания чисто эстетического характера, и вообще их можно отнести к капризам. Поймайте то, неизвестно что…
И Удочкин обиженно запыхтел.
— Ничего себе! — заявил Куропёлкин. — Вес, рост, две ноги, две ягодицы… Какие же это эстетические указания? Это потребность моей жизни.
— Есть разработанная наукой, — уже упрямо, с укором неучу, сказал Удочкин, — классификация рыб, их отрядов и пород. Существо, какое вы пожелали, науке неизвестно. Возможно, оно лишь создано вашим воображением. Но нам нужно точно знать направление поисков морского продукта. Или речного продукта.
Куропёлкин растерялся.
— Ну, я не знаю… — пробормотал Куропёлкин. — Если бы я умел рисовать…
— Ваши рисунки смогли бы помочь лишь милиционерам, — сказал Удочкин.
— Милиционерам уже ничто не может помочь, — сказал Куропёлкин.
— Ах, ну да! Ну да! — закивал профессор. — Но это ничего не меняет. Вы же всё равно нарисовали бы существо сказочное…
— Сказочное существо, — сказал Куропёлкин, — отловить проще всего.
— Не согласен с вами, — покачал головой Удочкин. — Но не буду вступать с вами в дискуссию. Анатолий, подайте нам папку.
178
Папка, поданная Удочкину прежде стюардом Анатолем, а ныне ассистентом профессора-рыбоведа, была рослая, высотой в метр.