Земля королевы Мод
Шрифт:
При разъезде и разделе вещей я предложила Антонине взять себе лучшее из семейного новогоднего оснащения – игрушки.
– Ну уж нет! – сказала дочь. – Чего мне с ними делать? Думаешь, я буду себе живую елку покупать? И смотреть, как она прорастает?!
– Можешь выбрасывать ее сразу после Нового года, – пожала плечами я.
– Будто я забыть смогу! – огрызнулась Антонина. – Ты у меня навсегда охоту отбила! Давай сюда елку! А игрушки я к ней сама куплю.
Разумеется, родители всегда виноваты. Игрушки поехали ко мне.
В первый же Новый год после разъезда я купила себе на праздничных развалах
В Новый год я всегда наряжаю елочку, покупаю или готовлю нечто не повседневное и смотрю по телевизору что-нибудь вроде Голубого Огонька – это традиционно. Не то, чтобы все это было мне зачем-то нужно – просто на преодоление инерции мышления у меня ушло бы гораздо больше сил, чем на послушное следование новогодним традициям. Кто-нибудь из подруг (а иногда и все они разом, кроме Светки – она уже много лет проводит новогоднюю ночь «в свете», т.е. в питерском или зарубежном кабаке) обязательно приглашает меня к себе на Новый год. Иногда я соглашаюсь и спокойно провожу ночь за неизменным салатом оливье в квартире Ирки, Ленки или Любаши. Иногда – отказываюсь и тогда угощаюсь Дашкиным или Зоиным салатом. Впрочем, Зоя уже никогда больше никаких салатов не приготовит…
Дней за пять до Нового года Браток приволок в квартиру два огромных разлапистых дерева. Когда я вернулась с работы, деревья стояли в коридоре, прислонившись к стенам по обе стороны от входа, и обтекали лужами и запахом с замерзших ветвей. В одной из луж с абсолютно офонаревшим видом, закатив глаза, сидели Хлопси и Мопси. Что они себе воображали – трудно сказать. Кажется, там, где они изначально обитают, совершенно нет еловых лесов.
Я разделась, забрала промокших свиней, водворила их в клетку, передвинула ее поближе к батарее, выяснила у Семена происхождение елок и заглянула к Братку узнать, что он планирует делать с ними дальше.
– Одну – детям, – быстро, как о чем-то продуманном сказал Браток. – Другую – Фросе поставим. Пускай.
– Пускай, – согласилась я. – Но все это придется делать вам, Леша. Никто в квартире, кроме вас, ни поднять, ни даже передвинуть эти деревья не сможет. Хорошо, что у нас потолки четыре метра.
– Ага. Правда, – подумав, согласился Браток и улыбнулся мне, по-видимому, приняв мое высказывание за комплимент в свой адрес. – Я – чего? Никаких вопросов.
К вечеру елки были водворены на места и установлены в ведрах с водой. Нижние ветви у них пришлось отпилить, чтобы выровнять комли. Зина вызвала меня в коридор и кивнула на внушительную охапку, расположившуюся у выхода.
– Может возьмешь чего, Анджа? – кутаясь в овчинную безрукавку, спросила она. – Мы в деревне завсегда ветки в кувшин ставили. Красиво, чтоб с шишками. Которую елку с шишками ветром повалило, мы со старухами еще с лета приметим, а потом, ближе к делу, и нарежем. Но эти тоже ничего. Наталья-то не взяла, гляди, обиделась, что не ейной дочке елка…
– Ну уж… – я возмущенно вскинула брови.
– Да нет, ты не подумай, она не к сироткам приревновала! Чего уж тут, – заступилась за соседку Зина. – Зачем, мол, старухе, коли она одной ногой в могиле…
Я молча наклонилась и выбрала три длинные ветки. Кивнула Зине в знак благодарности. Зина всунула
Высокая ваза давно стояла в шкафу без дела. Я не отношусь к тем людям, которые едва ли не ежедневно украшают свое жилище срезанными цветами. А также к тем, кому часто дарят цветы. Иногда, весной, я приношу домой и ставлю в вазу ветку цветущей черемухи. Ее запах завораживает меня и напоминает о школьных годах, белых кружевных воротничках и черных передниках. Мы ходили сдавать выпускные экзамены сквозь заполненный облаками черемухового аромата город и с нетерпением ждали момента, когда же, наконец, школа и экзамены останутся позади, и начнется наша настоящая жизнь.
Настоящая жизнь, разумеется, виделась нам счастливой и победоносной.
Серебристой искусственной елочке этот год придется пропустить, отдохнуть в своей уютной коробке на антресолях. А вот немецкие игрушки, которые уже много лет не видели света, наоборот, должны в этот раз явиться на люди.
Я не торопясь открываю старую коробку с почти не потускневшей подробной новогодней картинкой на крышке. Заглядываю внутрь. Игрушки невредимо и тихо лежат в своих квадратных, ватных гнездышках. Когда я осторожно беру первую из них за ниточку, которая привязана к железной петельке, по комнате как будто проносится едва слышный удивленный вздох.
Я вешаю на ветки два шара – серебряный и бледно-салатный. На третью ветку сажаю голубую стеклянную птичку с шелковым радужным хвостом. Опутываю все вместе ниткой золотой мишуры.
Потом аккуратно подхватываю коробку и иду в комнату к Фросе.
На вершине Фросиной елки красуется огромная глазированная красная звезда – память о советских временах, явно водруженная на высоту трех с половиной метров неугомонным Братком. Я никогда не видела у Фроси этой игрушки. Впрочем, и таких исполинских елок в нашей квартире не бывало, возможно, с дореволюционных времен.
Пока я украшаю елку своими игрушками, Фрося молчит, хотя и следит за мной глазами с кровати. Заметив, что она не спит, я спрашиваю, не надо ли ей что-нибудь подать. Старушка отрицательно качает головой, а потом, видя, что я собираюсь уходить, вдруг четко произносит:
– Грех на мне. И Федькина, и Зоина смерть.
Я понимаю, что она бредит, но все-таки зачем-то пытаюсь ее разубедить.
– Бросьте, Фрося. Не говорите ерунды. Какое вы можете иметь ко всему этому отношение?!
– Надо было отдать… – голос Фроси становится шелестящим и невнятным. – Раньше отдать. Но – кому? Не пришел…
– Кто не пришел? Куда? Что отдать?
Невольно поддавшись бредовой логике умирающей, я оставляю игрушки и подхожу ближе к кровати. Но Фрося уже бормочет что-то совсем неразборчивое. Я подношу ей поильник, она пьет приготовленный Зиной морс и затихает.
У себя в комнате, не включая свет, долго смотрю на то, как играют неоновые отсветы в стеклянных шарах и гаснут, пропадают в таинственной черноте тяжелых еловых ветвей. По далекому потолку проносятся причудливые тени и переломанные лепниной лучи света. Странно, но неон и старинные игрушки, оказывается, прекрасно сочетаются между собой.