Земля обетованная
Шрифт:
— Вероятно, все не так просто, — сказал я. — Вероятно, нельзя так все разграничивать. Работал ради нас, работал ради себя.
— Ну, — протянула Пам Шепард, — конечно, существуют различия.
— Иногда мне кажется, — сказал я, — что различий не существует, что не все поделено на колонки А и Б. Не исключено, он должен был стать человеком определенного типа ради вас, потому что чувствовал, что вы этого заслуживаете. Для него это могло стать проявлением высшей мужественности, быть может, он хотел оставаться для вас мужчиной.
— Снова мужественность, — усмехнулась Пам.
— Да, но мужественность не является синонимом насилия и убийства. Этот термин имеет отношение и к благородному поведению.
— Почему же так часто она приводит к насилию?
— Я не знаю, приводит ли она, но если да, то, вероятно, именно в тех ситуациях, когда можно проявить свое благородство.
— Это бессмыслица, — бросила Пам Шепард.
— Нельзя быть благородным, когда все дается легко, — сказал я. — Только когда тяжело.
— Когда идти становится тяжело, вперед выходят сильнейшие? — В голосе Пам чувствовалось больше кислоты, чем в вине. — Вы говорите как Никсон.
Я попытался изобразить Дэвида Фрая.
— Я не мошенник, — сказал я и отвел глаза.
— Черт, ничего не понимаю, — сказала Пам. — Не понимаю даже, о чем мы говорим сейчас. Понимаю одно — ничего не получилось. Полная бессмыслица во всем: в Харви, в детях, в доме, во мне, в бизнесе и в клубе, в старении.
— Да, — кивнул я. — Но мы стараемся все это исправить, любовь моя.
Она опустила голову и заплакала.
15
Я не мог придумать, чем помочь плачущей Пам, и решил убрать со стола, надеясь, что Сьюзен придумает что-нибудь. Она не придумала. Когда мы уходили, Пам Шепард все еще всхлипывала. Около одиннадцати часов мы чувствовали себя объевшимися и сонными. Сьюзен пригласила меня провести ночь в Смитфилде, и я принял приглашение, как мне показалось, достаточно снисходительно, учитывая обрушившийся на меня ее гнев.
— Ты еще не ускользала тайком, чтобы вступить в тайные группировки под вымышленным именем? — спросил я.
Она покачала головой:
— Сама не понимаю, почему стала такой стервой.
— Если быть точным, твое поведение нельзя назвать стервозным. Оно скорее напористо. Я чувствую постоянное давление и необходимость постоянно объяснять тебе свое поведение.
— А тебе не нравятся напористые женщины, правильно?
— Не начинай все сначала и перестань быть такой чувствительной. Как ты понимаешь, мне не хотелось произносить эту избитую фразу. Если думаешь, что меня занимает перемена ролей, кто занимает чье место, значит, ты уже долгое время не обращаешь на меня внимания.
— Верно, — сказала она. — Меня чересчур стала волновать эта тема.
— Какая тема? Кажется, я прекрасно знаю правила игры, но не знаю, как называется сама игра.
— Отношения между мужчиной и женщиной, наверное.
— Между всеми ими или только между тобой и мной?
— И те и другие.
— Превосходно, Сьюзен, нам удалось наконец сузить проблему.
— Перестань насмехаться. Мне кажется, что женщина средних лет, незамужняя, просто не может не думать о феминизме, если хочешь о правах женщин, их визави. И конечно, это включает наши с тобой отношения. Мы заботимся друг о друге, видимся друг с другом, идем дальше, но отношения не развиваются. Они кажутся потерявшими направленность.
— Ты имеешь в виду брак?
— Не знаю. Кажется, я имею в виду не только это. Господи, неужели я все еще в плену этих условностей? Просто я знаю, что в нас есть что-то несовершенное. Или, я думаю, мне стоит говорить только о себе, о том, как я понимаю наши отношения.
— Они не ограничиваются быстротечными актами близости.
— Нет, я знаю это, знаю, что представляю собой больше, чем хорошую партнершу в постели. Я знаю, что что-то значу для тебя. Но...
Я заплатил пятнадцать центов на Мистик-ривер-Бридж и покатился по его северному склону, мимо строительных конструкций, которые возвели, как мне казалось, еще во время строительства самого моста.
— Не могу понять, что со мной происходит, — закончила Сьюзен.
— Может, что-то происходит со мной? — спросил я.
В это время на северо-восточной автостраде почти не было машин. Ощущался легкий туман, и свет фар зыбкой пеленой разливался перед машиной.
— Может быть.
Далеко, за солончаками, сверкали огни завода «Дж. И. Ривер». Коммерция не знает отдыха.
— В объяснении собственного поведения я не так преуспел, как в питье пива или в поклонении сну. Объяснение собственного поведения достаточно нелепое занятие. Ты почаще наблюдай за тем, что я делаю, и, не сомневаюсь, довольно быстро поймешь, что я за человек. Я всегда думал, что ты знаешь, кто я такой.
— Мне кажется, знаю. Большая часть тебя совсем неплоха, а довольно солидная — лучше всех, что я когда-либо видела.
— Ага.
— Я не это имела в виду, — сказала Сьюзен. Ртутные лампы на только что отремонтированной развязке Саугус-Серкл делали клочковатый туман голубоватым, а бар «Блю стар» на другой стороне шоссе № 1 — мертвым и нереальным.
— Я хорошо знаю, что ты за человек. Меня больше волнует, что мы за люди. Кто мы такие, Спенсер?
Я свернул с шоссе № 1 в начале Уолнат-стрит и повел машину в сторону Смитфилда.
— Мы вместе, — сказал я. — Почему все надо разложить по полочкам? Пара? Чета? Выбери название сама. Я не знаю.
— Мы — любовники?
Справа, сквозь тонкий ряд деревьев, поблескивал водной гладью Хоукс-понд. Он был достаточно узким и длинным, а на противоположном берегу поднимался поросший лесом холм, увенчанный высоковольтной линией. При лунном свете, в клочковатом тумане, сооружение смотрелось весьма эффектно.
— Да, — сказал я. — Да. Мы — любовники.
— Как надолго?