Земля родная

Коллектив авторов

— Может быть, господину Гартману хватит и двух часов на осмотр? — спросил улыбаясь Тумасов.

Гартман не стал продолжать разговор. За сорок пять минут до шабаша он дал приказание немецким монтерам бросить монтаж и демонстративно ушел с работы.

В час дня котел стали наполнять водой, начиналась опрессовка. Когда давление в котле поднялось на десять атмосфер, к Гартману послали человека с просьбой прийти на испытание. Гартман не явился. Давление поднималось все выше и выше. Манометр показывал двадцать атмосфер. Банных молча ходил у труб. К Гартману послали во второй раз. Во второй раз

отказался прийти Гартман.

Стрелка поднималась уже к сорока, когда Гартман решил, наконец, послать своего человека. Человек пришел, оглядел трубы и убежал обратно. По трапу поднимался сам Гартман.

При сорока трех атмосферах давления начался осмотр котла. Из тысячи шестисот труб котла «Гонемага» заслезилась всего одна.

Гартман искал бригадира Банных. Он сжал ему ладонь и сказал переводчице:

— Передайте господину Банных, что фирма «КАСГ» побеждена. Топки ее системы можно монтировать не в шестьдесят дней и семнадцать часов, а в три раза быстрее.

4 сентября комсомольский котел уже был сдан котельному инспектору. Банных выделил Шамкову самостоятельную бригаду, а во главе осиротевшего звена поставил ведущим старика Чусова.

Вечером господин Поляс пришел к господину Гартману.

— Фирма «Бергман», — сказал он, — потерпела поражение в один день с фирмой «КАСГ». Вы помните этого мальчика Мордуховича, про нахальство которого я вам говорил? Он заставил меня изменить свое отношение к традициям нашей фирмы. Сегодня мы сдали готовую турбину, сдали на двадцатый день после начала монтажа. Это могло случиться только в этой непонятной стране.

* * *

Четвертого же числа вечером Мордухович отчитывался о работе своей бригады на комсомольском собрании и его ругали за нетактичное отношение к немецким специалистам.

Магнитогорск, 1931 г.

Н. Кутов

ГРАНИЛЬЩИК

Стихотворение

С камней за слоем слой снимая, Сдувая пыльный порошок, Своим упорством краски мая Искусный мастер в них зажег. Смеются камни… Каждой грани Гореть огнем в его руках, Так, скинув дымку, утром ранним Озера светятся в горах.

А. Шмаков

ЭНТУЗИАСТ

Несколько раз мне приходилось встречаться с инженером цеха контрольно-измерительных приборов и автоматики Торчинским. Худощавый, скуластый, словно высушенный постоянными заботами, он неторопливо, взвешивая каждое слово, рассказывал об автоматизации. Его задумчивые, с налетом грусти глаза смотрели на собеседника и будто спрашивали: «Неужели еще не ясно»?

На этот раз лицо Майора Александровича было особенно печальным,

разговаривал он неохотно и даже вяло. Я спросил, что с ним.

— Недавно похоронил сестру, умерла от рака. Возил ее в Москву к знаменитостям, но напрасно, сказали — поздно…

Густые брови его, полувыгнутые над темно-орехового цвета глазами, выразительно приподнялись.

— Бессильны мы еще во многом. Наука в большом долгу перед человеком… — и хотя сказанное относилось к медицине, но за этими словами угадывался более глубокий смысл.

Не сразу разговор наш перешел на автоматизацию мартеновского производства и статью в «Правде» о Торчинском.

— Признаюсь, слабо верил в силу печати до этого, а тут статья всколыхнула меня, подстегнула других. Зашевелились. Хорошо-о!

Слово за слово разговор наш становился все живее и передо мной вставал человек со своими каждодневными думами и мечтами, устремлениями и поступками.

Майор Александрович прибыл с группой молодых специалистов в Магнитку в 1933 году по призыву Серго Орджоникидзе.

— Приехал я сюда, как знаете, с Украины, после окончания Кировоградского вечернего техникума, совсем мальчишкой с дипломом техника-теплотехника в кармане, — он поднял голову, посмотрел на меня. — Интересно ли слушать об этом, а? Ладно, — с усмешкой произнес он, — расскажу по порядку.

Майор Александрович вздохнул, как бы собираясь с мыслями, а потом живо продолжал:

— Захотелось мне на Москву взглянуть после техникума. Сел в поезд и на последние рубли укатил в столицу. В это время только что возвратился из Магнитки Серго, а комсомол объявил призыв: молодые специалисты — на рабочие места. Призыв тот за душу взял, и я дал свое согласие поехать в Магнитку. Набралось нас, охотников, человек тридцать. Серго пригласил к себе в Наркомат. Я впервые в жизни видел такого большого человека. Пришли мы аккуратно в назначенный час. Серго оказался занят, но помнил о нас. Из его кабинета вышел человек, извинился, попросил подождать, а чтобы мы не скучали, направили нас в наркомовскую столовую.

Торчинский на минуту смолк, тряхнул головой и опять посмотрел на меня.

— Подкрепились мы хорошо, в те годы тяжеловато было с продуктами. Вернулись в приемную. Сидим, волнуемся. Приглашают к наркому. Заходим. Навстречу нам шагает обычный человек, приветливый, здоровается и прежде всего интересуется, как нас покормили. На приеме присутствовал работник ЦК комсомола. Серго и спрашивает его:

— Отстроили корпус-то для молодых специалистов в Магнитке?

— Отстроили, — отвечает.

Серго удивлен, нахмурил брови.

— А откуда известно, что корпус готов?

У работника ЦК комсомола пот проступил на лбу.

— Ну вот, поедете вместе с ними и доложите мне обо всем…

Затем Серго обрисовал нам Магнитку, рассказал о трудностях, какие поджидают нас, просил держать с ним тесную связь, а самое главное, не щадя своих сил, бороться с рутиной и бесхозяйственностью.

Мне запомнилась эта встреча. Какие мы были тогда специалисты, но Серго верил в нас, возлагал на нас большие надежды. Можно ли было их не оправдать? С тех пор моим правилом стало — никогда не отступать перед трудностями, начатое дело доводить до конца…