Земля Серебряных Яблок

Фармер Нэнси

— Помолчи, пожалуйста, — взмолилась Пега. — У меня голова трещит.

Так что Брут прикусил язык — и принялся насвистывать. Немелодичный, с придыханием, мотивчик действовал Джеку на нервы.

— Да заткнись ты! — наконец не выдержал мальчуган. — Ты вообще понимаешь, что такое «скрытность»? Ты что, об осторожности напрочь позабыл? Если в пределах десяти миль рыщет дракон, так он на твои дурацкие неумолчные звуки как раз прибежит!

— Кто-то не выспался, — отозвался Брут, ничуть не обидевшись. — Давайте-ка сделаем привал и поуспокоимся малость.

Джек устало привалился к глыбе «драконьего

дерьма» и предался мечтам о том, как сломает посох о голову раба. Брут пустил по кругу куль с прокисшей овсяной мешанкой. Пролежав в мешке столько времени, она свежее не стала. Пега уверяла, что на вкус мешанка — ни дать ни взять крысиные какашки, однако ж путники не могли позволить себе выбрасывать еду. Джеку отчаянно хотелось пить. Услужливое воображение рисовало ему водопады и бурные реки, да так живо, что шум воды слышался чуть ли не наяву. Но стоило ему сосредоточиться, и становилось ясно: это всего лишь легкий сквозняк. Да еще, конечно, Брут.

— Придумал! Я буду загадывать загадки! — воскликнул раб. — Игра в загадки — что может быть веселее?

С волной и ветром воюю я рьяно. В пучине покоюсь, побратимы мне — камни. Сидя — силен я. А сдвинусь — безволен. Скажи мое имя!

Брут выжидательно глядел на спутников, точно пес, в надежде, что ему кинут палку.

— Мне без разницы! У меня голова болит, — пожаловалась Пега.

— Погоди-ка. Кажется, я догадался, — промолвил Джек. — Ветер и волны — значит, тут же и корабли есть. А то, что лежит на дне моря, это… якорь!

— Молодец, — похвалил Брут. — Вот тебе еще загадка:

Люб я людям; лечу издалече. С полей принесен, на полянах собран. Под кров укромный на крыльях доставлен. Скажи мое имя!

— Да это проще простого. Мед! — тут же ответил Джек. О пчеловодстве он знал все — благодаря матери.

— Тогда вот тебе потруднее:

Молчу как мертвая — в мятежном чертоге. Пока я в покое, подвижен дом мой. Вечно внутри я: выйду — погибну. Скажи мое имя!

Джек призадумался.

— Улитка, конечно, молчит, но и в раковине у нее тихо. Может, черепаха? Или цыпленок в яйце?

— Это рыба, — вдруг объявила Пега. — Рыба в чудесном, бурлящем, звенящем, полном воды ручейке — ох, клопы клятые! Мы все здесь умрем. Н-нам н-никогда больше не увидеть руч-чейка!..

Девочка расплакалась.

Мальчуган оторопел. Он никогда не видел Пегу плачущей: даже когда он ее ударил, девочка не пролила ни слезинки. А он, Джек, настолько упивался собственными невзгодами, что даже не заметил, как Пега впала в отчаяние. Что ж теперь делать-то?

Но Брут знал, что делать.

— Ну полно, полно, девонька, — промолвил он, обнимая ее и укачивая, словно ребенка. — В середине похода всегда тяжелее всего приходится, но герои, они всегда побеждают. А

мы — герои! О нас еще сложат песни, как о короле Артуре и моем предке Ланселоте. А еще в тех песнях говорилось о благородных дамах, о Фее Моргане и о Нимуэ, Владычице Озера. Кстати, это та самая Владычица Озера и есть: ее род живет долго. А остальные давно уже на Островах блаженных, где вечное лето и где не знают печали и горя. Моя мать тоже там: она ведь была госпожой Дин-Гуарди и к тому же ведуньей.

— А я — христианка. Я надеюсь попасть на Небо. — Пега уткнулась заплаканным лицом ему в грудь.

— Так там тоже здорово, девонька. Смысл в том, чтобы жить отважно и храбро — и в итоге итогов обрести заслуженную награду. Надежда всегда есть, даже в смерти.

— Мне нравится, когда ты называешь меня «девонькой», — прошептала Пега, прижимаясь к заступнику теснее.

— Тогда я стану делать это почаще. А теперь попей сидра. У тебя ж давно в горле пересохло. Надо идти вперед, но если устанешь, ты скажи мне! — В этот миг Брут выглядел благородно как никогда: истинным королем, а не хнычущим ничтожеством!

Джек мысленно дал зарок обращать больше внимания на Пегу. Он знал: девочка способна идти до тех пор на чистом упрямстве, пока не рухнет замертво. А его долг — предупреждать Брута, что Пега устала.

Маленький отряд шел все вперед и вперед. «Драконьего дерьма» заметно прибавилось: здесь агат образовывал колонны от пола до потолка. Их приходилось обходить, точно деревья в лесу. Время от времени Джек пускал в ход раздвоенный прут. Вода была по-прежнему впереди, но уже ближе (во всяком случае, хотелось бы на это надеяться). Путники часто отдыхали, однако ж Пеге этих кратких привалов не хватало: она брела, с трудом передвигая ноги. Даже посвист Брута стих; теперь раб разве что тихо шипел сквозь зубы. Джек молчал как рыба — и думал о мехах с сидром. Если всем суждено умереть, не лучше ли напоследок напиться досыта, и сесть, и ждать неизбежного?

— Я что-то слышу, — сказала вдруг Пега.

Джека так завораживало сухое похрустывание под ногами и шипящий посвист Брута, что никаких иных звуков он и не улавливал. Все остановились и насторожили уши.

Ииии, иии, иии, — звучало откуда-то сверху.

— Это мышь? — прошептал Джек.

Ииии, иии, иии, иии.

Звук нарастал, распространялся вдаль и вширь. Брут выхватил меч. Джек покрепче перехватил посох. Все опасливо двинулись вперед. Туннель вывел в просторную пещеру: этакий каменный пузырь под землей. Дальний ее конец тонул во мраке, а своды были так высоки, что и не разглядишь толком. Брут поднял факел над головой. Джек подумал было, что раб рассматривает какие-то скальные образования, но тут один из «камней» расправил крыло. Да это же летучие мыши!

Тысячи и тысячи мышей!

Мыши цеплялись за агатовые выступы, пихались, толкались, недовольно пищали, оказавшись в кругу света. Брут рассмеялся: в пустом чертоге смех этот прозвучал неожиданно жутко.

— Клянусь Владычицей, да это ж нетопыри! Эй! Нетопыри! А у вас гости.

Раб замахал факелом, мыши недовольно зашебуршились, вниз дождем что-то посыпалось.

— Ой, фуууу! Вши! — взвизгнула Пега.

— Не пугай их, — предостерег Джек, хватая Брута за руку.