Земное притяжение. Селфи с судьбой

Устинова Татьяна

Макс встал, засунул руки в задние карманы джинсов и уставился в тёмное окно.

– Ты что-то хочешь сказать? – не понял Хабаров.

Макс обернулся.

– На твоём листочке записана ещё Елизавета Хвостова. Именно с дамой по имени Елизавета Хвостова я обедал, когда получил… вызов. Она просила меня помочь ей с картиной Бакста.

– Совпадение, – предположила Джахан.

– Я проверю, – возразил Макс. – Лёша, какой у неё адрес?

Хабаров моргнул, вызывая в памяти карточку.

– Улица Луначарского, тринадцать «а». Я согласен с Джо, вряд

ли это один и тот же человек, но проверить необходимо. Последняя книга, которую она брала, как раз по искусству.

– Что за книга?

Хабаров опять моргнул, сказал, какая книга, сунул в рот пучок тархуна и пожевал, сделав бессмысленное лицо.

– Джо, если твои химические реакции к утру завершатся, встречаемся в девять у Дашки в номере.

– Я тебя провожу, – неожиданно сказала Джахан.

Хабаров кивнул как ни в чём не бывало, словно это было самым естественным продолжением вечера – Джахан провожает его домой! Макс Шейнерман тотчас же ушёл в свою комнату и плотно прикрыл дверь.

Джахан сунула ноги в остроносые ботинки и нацепила короткую безрукавку, отороченную коричневым тонким мехом.

…Больше никогда в жизни Алексей Хабаров не видел таких красивых женщин – с тех пор как увидел Джахан. Это было много лет назад, и об этом не стоило вспоминать. Он, натренированный на детали, как охотничья лайка на соболя, ни за что не смог бы ответить на вопрос, чем она уж так хороша!.. Всё, что она носила, как ела, как заваривала чай, как молчала, как чеканила слова, казалось ему необыкновенным.

И она отличалась от всех остальных женщин на земле. Была она – и все остальные. Остальные – за границей его интереса и понимания.

…Нет, Джахан он тоже никогда не понимал, но не понимал радостно, с удовольствием, признавая это непонимание, как будто она была высшим существом. Его земным притяжением.

Вот она сказала: я тебя провожу, и он моментально подчинился. Не просто подчинился, а с восторгом и замиранием сердца, можно сказать!..

Они пошли по тёмной улице в сторону церкви, сквозь голые ветки лип просвечивали фонари.

Джахан молчала, и Хабаров молчал тоже. Так они шли довольно долго, а потом она сказала:

– После задания я подаю в отставку.

Хабарову показалось, что на него упала липа. Прямо на голову. Джахан сбоку взглянула на него.

– Я решила, что ты должен узнать об этом первым.

– Спасибо за доверие.

– Ты руководитель группы.

…Зачем я это сказала, пронеслось у неё в голове. Какая разница, руководитель он или нет. Почему меня тянет его бесить?.. Я уже давно должна быть спокойна. Я спокойна с тех пор, как приняла решение, что больше ни за что и никогда. Слишком трудно мне дались все те разы, когда его убивали. Его убивали вместе со мной. Только он выжил, а я нет.

– А… мы? – неожиданно спросил Хабаров, на которого упала липа. – Как же мы… останемся?

– Не смей говорить мне таких вещей.

И они опять пошли молча.

…Ничего-ничего, говорил себе Хабаров, с натугой волоча за собой свалившуюся липу, как-нибудь. В голове было пусто.

– Я поставлю в известность начальство, как только мы закончим дело.

– Я понял.

– И не осуждай меня.

– Я не осуждаю.

…Он должен осуждать, должен!.. Он должен убеждать, что ее решение глупо, что ей нечем будет заниматься в отставке, никто из них не способен вместо службы выращивать на даче кабачки!.. Он должен орать, что группа сформирована давным-давно, и её переформирование – целое дело, и ещё неизвестно, удастся ли!.. Сколько примеров, когда группы распадались из-за смерти или серьёзного ранения одного из членов, потому что оставшиеся не могли найти взаимопонимание с новым игроком!..

…Почему он ничего этого не говорит? Почему молчит и только дышит как-то странно.

– Я тебя удивила? – осведомилась наконец Джахан.

– Несколько, – согласился Хабаров, и это не подходящее ему слово заставило её остановиться и взять его за руку.

– Посмотри на меня, – велела она.

Он посмотрел.

– У тебя оловянные глаза.

– Стеклянный, оловянный, деревянный, – проговорил Хабаров. – Исключение из правила русского языка.

– Я больше не стану жить придуманной жизнью, Алексей.

– Другой у нас не будет. Неужели ты не понимаешь?.. Это, – он поискал слово, – как монастырь. То есть навсегда. И мы все с этим согласились.

– Много лет назад! – перебила она.

– Много лет назад, – повторил Хабаров. – Возвращайся. Поздно уже, и у тебя там… химический процесс. Он идёт как идёт.

И, высвободив руку, быстро пошёл вперёд. Джахан не стала его догонять.

Хабаров шёл сначала по одной стороне тёмной улицы, а потом перешёл на другую. Пустота в голове отдавалась и резонировала в такт шагам.

…Всё же он жил от задания к заданию, зная, что рано или поздно они встретятся – все вчетвером. В этом был смысл, и в этом была его сила. Он как будто пережидал, понимая, что ничего не кончилось. А теперь получается, что кончилось. Джахан так решила. И ей нет дела до Алексея Хабарова, который должен отныне жить как-то по-другому, зная, что его вызовут на задание, а её больше не будет.

Никогда.

Словно она умерла.

Он всегда был уверен, что она не позволит себе умереть раньше его.

Она никогда не позволяла себе пошлостей!..

Он вышел на освещённую синими фонарями площадь. За церковной оградой, словно ледяная, блестела брусчатка. Над чугунными двустворчатыми вратами сиял лик, подсвеченный лампадой. Хабаров остановился и посмотрел на лик. И врата, и этот подсвеченный лик вдруг показались ему входом в другое измерение. И он, пожалуй, знает, как там – светло, просторно и ожидание хорошего, самого лучшего.

Хабаров обошёл церковь по кругу вдоль решётки. За колоколенкой начиналось тёмное кладбище, каменные кресты угадывались за стволами старых деревьев. В отдалении светилось оконце, должно быть, поп с попадьёй чаёвничали у себя дома. В зарослях темнели сараи, притулившиеся к белой церковной ограде.