Земное притяжение. Селфи с судьбой

Устинова Татьяна

Отдельно он выписал слова, которые в кроссвордах были не угаданы. Почему-то Пётр Сергеевич не стал их вписывать. Почему?..

«Стул», «пенька», «икона», «писатель», «самолёт», «Венера», «телефон», «гаубица», «материализм», «Урал», «мастиф», «липа», «решето».

Он знал, что рано или поздно мозг зацепится за что-то и закономерность станет ясна.

Макс Шейнерман учился в физтехе, и проще всего ему давалась математическая логика. Ему вообще нравились отвлечённости, абстракции вроде «почти периодических функций», и чем сложнее была математическая модель, тем больше Максу нравилось в ней копаться. Отец-физик

увлечений сына не понимал.

«Интересно то, что повествует об устройстве мира, – говорил он с воодушевлением, – а ты копаешься в каких-то мёртвых формах!»

«Может, они и мёртвые, – отвечал семнадцатилетний Макс, – зато очень красивые».

«Это красота без души, – горячился отец. – И вообще математика – всего лишь аппарат, прикладная штука. Заниматься ею отдельно от физики смешно!»

Когда Макс увлёкся криптологией, отец вообще перестал его понимать.

«Ты зря тратишь время, – убеждал он. – Ещё возьмись за расшифровку египетских иероглифов, пташек этих, лун и пляшущих человечков!»

«Да их расшифровали давно, – с досадой говорил сын, – и нет там ни иероглифов, ни пляшущих человечков, папа!»

«Стул», «китобой», «пенька», «сретение», «чётки», «овчарка», «икона», «писатель», «танго», «аппетит», «самолёт», «музей»…

…Отца убили на даче в Малаховке. Он поехал в пятницу и почему-то без мамы, кажется, ей нужно было к тёте Фуфе. Иногда по пятницам они с тётей Фуфой устраивали посиделки, это называлось «девичьи грёзы». Мама покупала пару бутылок самого лучшего, самого дорогого порто, Фуфа пекла «наполеон» в «тридцать листов» – пласт теста должен быть настолько тонок, чтобы через него легко читался газетный текст, – а третья подруга, Марочка, готовила кисло-сладкое мясо с черносливом. Они съезжались на Зоологическую к Фуфе, в гостиной накрывался стол по всем правилам, с салфетками в серебряных кольцах, хрусталём и пирожковыми тарелками. На отдельном столике зелёного сукна приготовлялось всё для покера – карты, фишки, мелки. Подруги до ночи играли в карты, а потом садились за стол, и тут, собственно, и начинались «грёзы» – рассказывалось всё, что прожито за то время, когда они не виделись.

Отец уехал один, мама осталась на Зоологической, и нашли его только в понедельник, когда он не явился на работу, пропустив учёный совет, который не пропускал никогда. Стали звонить, искать – и нашли.

«Маяковский», «шуба», «гиппопотам», «давление», «гаубица», «решето», «музей», «материализм», «сноповязалка», «вомбат», «гром», «обобщение», «сретение».

…Говорили, что отец работал с секретными документами и почему-то забрал их на дачу, хотя непонятно, как можно забрать секретные документы на выходные, когда их положено сдавать в спецчасть, и его попросту не выпустили бы с территории института. Говорили, что документы пропали, что из-за них всё и приключилось. Следователь, грузный дядька, то и дело утиравшийся платком и с присвистом дышавший, задавал какие-то вопросы Максу и матери, соседям, друзьям, коллегам, все отвечали, как могли, и Максу было совершенно ясно, что никого не найдут.

Никого не нашли.

Мама умерла через полгода после отца. Поминали её на Зоологической в той самой гостиной, где происходили «девичьи грёзы». Без Фуфы и Марочки Макс ни с чем бы не справился, они справились за него. Они же заставили

его доучиться до диплома, и не просто до какого-нибудь, а до красного, даже огненно-красного!.. Оценки «отлично» были проставлены во всех графах, и внизу мелким шрифтом напечатано: «Спецкурсы – 12, из них «отлично» – 12».

Заниматься наукой Макс не стал – не смог, хотя тётки в два голоса твердили, что он должен, обязан, в память об отце!.. Он нашёл себе совершенно другую службу, преуспел, состоялся, и с тех пор, со времён огненно-красного диплома, никогда не видел ни Фуфу, ни Марочку.

– Сварить тебе кофе?

Макс кивнул, не оглядываясь и продолжая писать.

Когда Джахан принесла чашку и аккуратно поставила на стол у его локтя, он сказал:

– В детстве меня возили в гости к маминой подруге. Окна выходили на зоопарк. И у меня там был знакомый медведь. Если забраться в кабинете на кресло, было видно его вольер. И весной я всегда ждал, когда медведя выпустят на улицу из зимней квартиры. Когда выпускали, у всех был праздник. По-моему, даже торт пекли, когда медведь в первый раз появлялся в вольере, представляешь?

Джахан молчала.

– А в самом зоопарке я ни разу не был. Никогда.

– Ты скоро закончишь?

– Пока непонятно. А у тебя что?

Она улыбнулась:

– У меня химический процесс. Нужно ждать.

И ушла.

Даша явилась под вечер. Вместе с ней явились шум, грохот и запах весенней улицы.

– Это я! – крикнула она с крыльца и втащила в коридор свой самокат. – Хоть бы свет зажгли! Еда есть? Я страшно хочу есть!

Она забежала к Максу, чмокнула его в макушку, потянула за волосы, потрясла за плечи, протянула:

– Бо-оже, сколько ты бумаги извёл!

И пропала с глаз.

– Джо! – закричала она уже из коридора. – Ты спасла несчастного, практически убитого до смерти, или он всё же помер?

– Я жив, – хрипло ответил с дивана Паша-Суета.

Джахан сказала недовольно:

– Ты очень шумишь.

– Ну и что, я всегда шумлю! Можно подумать, что мы тут в засаде и шуметь нельзя!.. Слушайте, у вас есть что-нибудь? Ну, хоть хлеб и колбаса? Я целый день в поле, а обед когда-а был!..

– Вымой руки и сядь, – приказала Джахан. – Я тебе подам.

– Да я сама возьму, хотя спасибочки, конечно!.. А где Лёха? Не был ещё?

Она сдёрнула перчатки, надоевшие за день, наспех ополоснула руки, посмотрелась в зеркало с растрескавшейся по углам амальгамой, очень себе понравилась, сама с собой пококетничала, вернулась в комнату, с грохотом подволокла стул и подсела к Паше.

– Пулю вынули? – Он неподвижно смотрел на неё. – Дырку заштопали?

Джахан внесла поднос с расписным чайником, пиалой, лепёшкой и двумя тарелками. На одной был сыр и какие-то травы, а на второй мясо и какие-то другие травы.

– Ты вымыла руки?

– Вымыла, вымыла, – и Даша сунула Джахан ладони. – Можешь посмотреть! А чего это он молчит, Джо? Ему что, плохо?

– Мне хорошо, – сказал Паша.

– Джо, где ты всё это берёшь? Чайники, пиалы? – Даша обеими руками взяла лепешку, откусила и стала с наслаждением жевать. – С собой возишь? Нет, ты скажи! Как вкусно, ужас!.. Лепёшка – ураган! Где они продаются? Я завтра себе десять куплю! И съем!

Джахан вдруг улыбнулась:

– Они не продаются. Я испекла.