Терять всё то, терять всех техударит сирый час, и нет тогдаслабее, сильных, нас и нетбезбожнее с бескрылой птицейимени на стынущих устах инебом, рухнувшим на глиняныеплечи. Не верю. Не хочу. Пустименя в назад, где живо всё, гдеживы все и нет нужды в побасенкахнадежды. Но эти зимы большене пройдут, не стает лёд с побеговвешних, лишь звоны хладнодушныхзвёзд напомнят ангелам, как мылюбили в пустой канве техсказок безнадёжных, что нас ненаучили терять всех тех, терятьвсё то, кого-чего, чему-кому,о ком-о чём теперь уж ни к чему.2009
Календарное
Привычка свыше нам дана:Замена счастию она.Пушкин
По
уходящей в иное привычке заполняю календарикна год, о котором известно, что он настал вчера:дни рождения – колкие звёздочки, другие – крестикинедоуменные, как и положено в генеалогии…А в этом небе разъянварском всё гуще крестиковхрустящих, всё меньше наших зябких звёзд.И что за номер – две тыщи десять, и что за век –двадцать один? Я ничего о них не знаю, они, увы,не вспомнили меня. Летят и лгут зелёные снегав чужом окне внекалендарно, в сиренях рвутсясоловьи, столь склонные к инфаркту, дорогу пепломстелет осень, смывает лес июльский ветер, набухлив водорослях степи, ушли в песоки глину города.Пролетая вслед за ланью через речку Лимпопо,с новым годом номер ноль поимённо поздравляю,заполняя тощий календарик на послезавтрашниепозавчера, на все века, что канули в грядущемв этом худом и нечаянном мире, меж явью снови снами яви, где пахнет звёздами, тоской вещей,земляникой и крепким чаем, пока не сбудетсяречённое иль не забудется пока по восходящейв пустое привычке, что свыше нам, конечно же,дана. Несомненно лишь одно, прошлогоднейшихснегов никомуненужность, и стелется за облачкомпочившая мечта, как тот старинный хор проскуку, нежность, лето, урожай ининачтонепохожесть.2010
Диптих февраля
I
Из пустоты я извлекаю себя, вставляянехотя в подрамник утра,в порожний полдень и вечер, тающийв теснинах полой ночи.Как все, бестрепетно я утекаю сквозьсобственные пальцыв песок иль в снег, и дышит мне в затылокбезбрежное-безбожное-безглазое ничто из полости развоплощений,и след бы чем-нибудьзабыться, да жаль, не вспомнить ничего,да жаль, не жаль ужникого. Ах, полноте, пустое… Тогда яза руку беру себяи вывожу прилежно жить, укладываюспать и кофием опятьпою в положенный неверный час, когдацелуют в губы пустотуи улыбаются, уставившись куда-то, чемуневедомо, неведомо кому.
II
Какая боль и грусть – в надеждеЕщё одну весну узнать!Бунин
Я иду февральскими снегамипо обратным невзрослымследам. Я читаю неспешныйроман о великой истлевшейпевице, посетившей в каретевозврата сей в беспамятствовтоптанный мир. Скоро будетвесна, скоро будет всегда, иголодный тот лебедь на Эльбевынет вовремя лирную выюиз опрокинутой в небо воды,и расплывутся по заводямутки тихими парами, оборвавнищий гвалт под кряжистымизимними мостами. А покафевральскими снегами я бредупо обратным следам и читаюневзрослую книгу о том,чего, о том, кого,о том, во что –увы и ах.2010
Апрельские рифмы
Немного медленной весны во изголовие.Лохматых птиц слепой полёт иприводнение.Немного ветра и волны, как послесловия.Земля срывается в глазах,синее пение.Я принимаю ту игру, нопри условии.Сверни за мной в последний сад,в стихотворение,в аркады голых колоннад, где сновбиение.Немного медленной волны во изголовие.Забытых лиц недвижный лёт иприземление.Немного ветра и весны, как предисловия.2010
О, я совсем не Ломоносов, чтобвосславлять порфироносные рожденьяи преставления державнейшие в Бозеоплакивать: не возрыдают боле россы,и вызолоченный орле не вырвет на грудиединого пера. Всё в прошлом, и пора,как вы за завтраком однажды уронили,«пора закрывать эту лавочку», гнатьобожателей-предателей, доброжелателей-врагов,и умников, и дураков давно пора,как вы это бестрепетно умели. До свидания,Ваше Высочество, в той стране,где свидания час.И не звонит будильник заведённый,и снится, что пора, что у подъездалимузины и тихая толпа, переддомашними иконами ещё молчит,в плаще, Великий князь, и стелетсяупрямо та дорога, дорогав августейшийПетербург.24. V. 2010
3
Великая княгиня Леонида Георгиевна (1914 – 2010).
Парафраз на тютчевскую тему
Окно в окне и сизый дождьпо крыше, да небо рваное Парижа.Сижу задумчив и один. Ни ожиданиятебе, ни сожаленья, ни даже тенипрошлых вздохов. Пройдёт оно,как всё прошло. Смеются на ночьпризраки соседей, а в полдень плачутих заводные канарейки. На лестницекурят прилежно подростки, играяв грязные слова. Что ж негодуетчеловек, сей злак земной? И всё равно,что жизнь изжита, и чрез черствеющуюгрудь небольно капают минутные часы,и ходит едкий дым над милымпепелищем. Былое – было ли когда?Что ныне – будет ли всегда?..Я вышел на обратную долину, несяв глазах зеркальные холмы, окнов окне да сизый дождь по крышепод рваным небом мёртвыхгородов. И снова будет всё, чтоесть, и онеменье вдохновенья,и вещий тухнущий камин, и то,пошто так нежно снилосьпроливное, молодое, растакое что-нибудь. И всё сокроет снег седой,и всё сотрут пески, но ты,мой бедный, бледныйцвет…2010
Народные артисты
Они уходят, они уходят косяками, те,певшие своими голосами и голосищами,по-русски, без полуголой свистопляски инегритянских барабанов, они уходят отстраны, где быдло-музыка зачислила ихв ретро, где жизнь считается деньгами,а дар – разменною монетой. Не надо ихжалеть, не надо: они давно уж задыхалисьмеж рыб немых с разинутыми ртамиу подло отключённыхмикрофонов.Они держались нашей болью: они жезнали, что вместе с ними негаданнойзимою мы простимся и с родиной, ис первою любовью. Народные артисты,чьи диво-голоса последнею мечтойнаполнили захлопнутое небо, они теперьуходят густыми косяками в страну инойвесны, откуда все мы, наверно, родом.Народные артисты нашей родины,простите и прощайте. Пусто в мире.Мы вас по-старому,по-добромулюбили.2010
Прошлый сон
Я чувствую облегчение от бремени настоящего, которое, как свинец, лежит на сердце.
К. Батюшков
Потоп великих вод в безлюдном городе,похоже, в первопрестольной, остался лишь облыйостровок, где мы с мамой и бабушкой, но я ихсовсем не знаю.А волны вздуваются вкруг, серо-зелёные иайвазовские, и наползают, но мне не страшно,я наблюдаю.Бабуся зачем-то подходит прямо к круглому краю.Кричу, не обернулась. А справа две верхушки:витая, с крестом, того самого храма и чего-то ещё,ни на что не похожего.Хляби стремительно всё сокрывают, и я ужеодин. Доплываю до близкой фанерной башенки,последней над водой,карабкаюсь, вставляя босые и скользкие ногив дыры-окошки, смотрю на безмолвные вздутыеволны, атласные, серо-зелёные, и не удивляюсь,что не страшусь,и – выплываюиз светаснов…2010
Юрию Кобрину, поэту и портрету
Когда отливает несущая на фиг и сущаяволна, риторика, о да, трезва и норовиста,но ждёшь доверчиво, что из-за стёртого,обмызганного бесами угла, из-за себя, из-заменя, объявится повеса и поэт, остатнее жеоблетит, как ветошь вчерашних раздумий.С шейным платком, в мокасинах гусиных,бритый опасною бритвой Тарковского –он, элегантно-безысходный, шагнёт со своегопортрета, прикуривая эфемерно на задникепоздней сирени, которая пахнет разлукой.Лифляндия, Курляндия, Руссляндия –обид не счесть, подмен не перемерить,и плещут волны умной нелюбви, и что-тоиз штанин упорно достаёт наш непростойсоветский человек в пятнистой кепкедемократа из очень дорогого second-hand.А с Юрою, кто с ним не любит беззвучноотхлебнуть позднебарочного кофе, скажем,на Замковой улочке? Но какое же было бблаженство скушать с ним в непроглядномкогда-то, крякнув, живительной водочки,видя в опрокинутом окне перламутровыйдождик времени, отзанавесивший небо идушу. Самый литовский из русских или жесамый наоборот, нас подружила нечаянноГрузия – бредом поэтов, ветром Гомерав чающем взоре колхидских коров.2011