Зеркала и галактики
Шрифт:
Эпилог
Зимний вечер был тихий и мягкий. С неба сеялся мелкий снежок, алмазной пылью посверкивал в воздухе и богато искрился на земле. «Адмирал Бенбоу» сиял, как огромная новогодняя игрушка, – окнами, подсветкой на стенах, фонарями, вывеской над входом в бар, где прохлаждался привезший Лайну пилот Майк. Раньше бар у нас был безымянный, а нынче именовался «Безумный навигатор». По алым буквам очумело носились золотые вспышки; смотреть на них было утомительно.
Название придумал лисовин. Он вообще много чего затеял
Это ей негоже. А Тому с Шейлой – замечательно.
Сейчас они с хохотом гонялись друг за дружкой по кромке берега, бросались снежками. Море, покрытое тонким ненадежным льдом, вблизи белело, а дальше сливалось с темным небом. Шейла в серебристом костюмчике с меховой оторочкой была похожа на принцессу из зимней сказки. Верней, на веселую служанку той самой принцессы. Она похудела, похорошела, и они с лисовином были ладной парой: веселая служанка и лишенный наследства неунывающий принц. На «Испаньоле» Тому сделали новую маску, повторяющую его собственное лицо; Шейла не могла налюбоваться.
Счастливые, думал я, с грустной завистью наблюдая за их беготней. По-настоящему, безоглядно счастливые.
Рядом со мной на снегу шевельнулась тень; я повернулся к Лайне.
С ней мы встретились впервые после моего возвращения на Энглеланд. В шубе из жемчужно-серого меха, с драгоценными камнями на пальцах и в волосах, припорошенная снегом, Лайна походила на королеву. Прекрасная снежная королева… но совсем не из той сказки, что Шейла и лисовин.
– Джим, – промолвила она дрогнувшим голосом, – ты в самом деле меня больше не любишь?
На языке вертелась коронная фраза поюна Александра: «Я люблю тебя; я с тобой», – но я не мог это произнести. На душе было муторно, я чувствовал себя виноватым, и хотелось поскорей закончить тяжкий разговор.
– Я так ждала тебя, – пожаловалась Лайна, – а ты…
– Прости, – сказал я, как говорили на «Испаньоле».
– Джим, – Лайна подняла лицо, глядя на меня снизу вверх; подведенные глаза казались очень большими и таинственными, – так это правда – что папа говорит? Про тебя и Джона Сильвера?
Меня взяла досада.
– Не припомню, когда мистер Трелони в последний раз говорил правду.
Лайна не рассердилась.
– Я сперва не поверила, – произнесла она жалобно, – но ведь и Том подтвердил.
– Кто-о? – поразился я.
– Том, – повторила Лайна. – Я спросила, правду ли папа… А Том схватился за голову и закричал, что конечно, от папы всегда услышишь одну святую правду. Зачем было орать? Я не глухая.
Мэй-дэй! Лисовин не соображает, с кем разговаривает?
– Джим, – продолжила она проникновенно, – подумай: ведь Сильвер – он же совершенный мерзавец.
– С чего ты взяла?
– Папа…
– Мистер Трелони наговорил чепухи, – перебил я невежливо.
– Но он сам видел. Сильвер на обратном пути вломился в каюту к этому… с уродским лицом. А тот Сильвера вышвырнул и чуть не прибил. Ты помнишь, для чего на таких кораблях ходят в чужие каюты?
Вот еще новости. Чего не узнаешь через десятые руки. Зачем Юна-Вэл отправилась к Хэндсу? Чтобы снова его полюбить и забыть капитана? Никем не сказано, что мистер Смоллет в Юне нуждается, а Хэндс – очень. Но отчего он помел ее вон?
– Почему Хэндс погнал Сильвера?
Лайна сосредоточилась, припоминая; подрисованные брови сдвинулись.
– Папа рассказывал. Хэндс ругался… и хохотал… Мол, нормальные люди головой не только едят, а думают не одной лишь задницей. И еще какой-то вздор – кого ему любить: то ли Джона, то ли Юну. Потом он заметил папу и умолк. – Лайна подула на озябшие ладони и натянула перчатки. – Ты понимаешь теперь, что Сильвер – скверный человек?
Юна-Вэл не сообразила, что в каюте RF-корабля человек полюбит того, кого увидит? Очень нужен Хэндсу ее биопластовый облик. Он же не мог пойти с Юной на контуры, как я ходил. Быть может, она не ожидала, что пилот окажется у себя, и зашла в каюту, чтобы просто побыть там? Бедная Юна. Я не понял, за что ее жалею, но почему-то было очень жаль. И еще сердце рвалось от того, что она пошла не ко мне.
Громко завизжала Шейла. Я оглянулся. Том повалил ее наземь, и они вдвоем катались в снегу, как молодые игривые кургуары. У обоих свалились капюшоны, в волосах снег.
Мэй-дэй! Я все бы отдал за то, чтобы вот так же подурачиться с Юной-Вэл. Никогда этого не будет. Ни-ког-да. Кто бы знал, как мне без нее плохо…
Наши влюбленные принялись самозабвенно целоваться.
– Бесстыжие, – осудила Лайна. – Ушли бы с чужих глаз и вытворяли, что угодно.
– Отвернись, – посоветовал я.
Лайна отвернулась. Понурилась, притаптывая снег носком сапожка, оставляя узкие острые следы.
– Я ждала тебя. Надеялась, вернешься с чем-нибудь стоящим. А ты… Джим, ты совсем меня не любишь? Ни чуточки? Послушай, но ты ведь забудешь Сильвера. Давай начнем сначала? Джим! Ты два года за мной ухаживал. Ты же любил меня, правда? Я ничем не провинилась, не стала хуже. Я… – Показалось: Лайна задохнулась холодным воздухом, захлебнулась падающими снежинками. – Хочешь, я останусь в «Адмирале»? Будем, как Том с Шейлой. Хочешь?
Я не хотел. Но я был виноват перед ней, и ей было больно.
– Джим, – продолжала она торопливо, – мама с папой грозят, что лишат меня наследства, если я за тебя выйду. Но мама… я ее уговорила, что мы с тобой немножко… потихоньку… Она сказала: раз мне невтерпеж… – Лайна сбилась и умолкла. Поглядела испуганно: – Джим?
Да уж. Миссис Трелони знала, что разрешать. Отлично понимала, что на трезвую голову я не порушу Лайнину репутацию – и что Лайна отказа не простит.
Я погладил ее по волосам и поцеловал в переносицу.