Зеркала и лица: Солнечный Зайчик
Шрифт:
– А мама считает тебя поэтичной особой, – ехидно улыбнулась Петуния.
Она наблюдала, как расческа скользит по золотистым прядям сестры, заставляя их сиять ещё ярче.
– Не люблю поэзию, – задрала вверх носик Лили, – она скучная. Все эти баллады, оды, панегирики! Такие же лицемерные и надутые, как лебеди. Знаешь, мне кажется, люди настолько привыкают доверять чужим авторитетам, что становятся просто неспособны думать своей головой. Один сказал: «Ах, какое чудо эти лебеди!». Остальные и повторяют, не задумываясь. Даже если и видят, что это не так. Туни, согласись, что лебеди – это гуси!
– Отстань, пожалуйста, – Петуния хотела, чтобы голос её прозвучал строго, но против воли не могла сдержать улыбки.
– Не отстану, – засмеялась Лили, отбрасывая расческу в сторону. Прыгнув на кровать к сестре, она принялась её тормошить. – Признавайся! Я права.
– Прекрати, – сдавленно хихикала Петуния. – Ты навязываешь мне своё мнение, между прочим.
– Ага. И не отстану, пока не навяжу.
– Я хочу спать. Поэтому пусть твои лебеди станут гусями. Да хоть курами! Брысь с моей кровати.
– Спокойной ночи, Туни.
– Спокойно ночи, Лил.
– Я люблю тебя.
– А я – тебя.
***
К концу недели Лили не только перезнакомилась со всеми в классе, но успела записаться в вокальный, театральный и танцевальный кружки.
Петуния объявила, что она не может, как некоторые, менять друзей, словно перчатки, сделала строгое лицо и «надела траур по своей былой жизни», – по выражению Лили. Лили была готова с радостью втянуть в свою вулканическую деятельность сестру, но Петуния заявила:
– Не вижу смысла в том, чтобы как мартовский заяц нестись по всем направлениям сразу.
И осталась при своем интересе. Или при отсутствии такового.
– Пошли с нами на площадку, а? – канючила Лили. – Будет весело.
– И какое же веселье можно затеять в этом детском палисаднике?
– Вовсе и не детском, – возражала Лили. – Дик и Роберт твои ровесники. А Билл, тот даже старше.
– Пусть ваша компания взрослая и крутая. Мне все равно.
– Ну пойдем с нами…
– Куда, скажи на милость?
Лили, оглянувшись, проверила, нет ли мамы в обозримом пространстве и, придвинувшись к сестре поближе, поделилась:
– Дик клянётся, что неподалёку от Ткацкого тупика есть разрушенная проклятая мельница …
– Ой, Лили! – скривилась Петуния. – Ну вот опять ты начинаешь, да? Что за прелесть во всех этих ужасах, не понимаю.
– Там привидения.
– Нет там никаких привидений!
– Ну и пусть нет, – отмахнулась Лили. – Главное, что искать их весело. Пойдешь с нами?
– Пойду.
Лили радостно захлопала в ладоши:
– Вои и здорово! – чмокнула она сестрёнку в щеку, обнимая за шею.
Петуния отпихнула сестру от себя:
– Не люблю я все эти твои телячьи нежности.
– Не люби, – согласилась со смехом Лили. – Главное, что ты со мной. Остальное не так уж и важно.
В восемь часов вечера они встретились с мальчишками на детской площадке. На скамейках ещё сидели мамочки с колясками, но появлялась уже и другая, более сомнительная публика.
Петуния, подозрительно прищурившись, осмотрела новых приятелей. Ничего особенного не нашла: мальчишки как мальчишки.
– Готовы? – спросил невысокий худой пацан в дутой куртке стального цвета, взявший на себя роль вожака.
Петуния ничего не сказала. Она с трудом подавляла желание развернуться и уйти. Не любила она приключения, особенно сомнительные. А иными они, приключения, по определению не бывают.
Гуськом, друг за другом, дети перебрались через небольшую речушку, с трудом пробиравшуюся среди заросших, замусоренных берегов. Петуния, сначала выразительно глянув на помойку, бросила сестре возмущенно–осуждающий взгляд.
Лили похлопала в ответ широко распахнутыми невинными глазами.
От воды тянулись белые туманные испарения.
«Словно призраки», – подумала Лили и прижалась к Петунии. Той, наверное, тоже страшно, но она не станет показывать этого младшей сестре. И спасибо ей за это огромное. Пусть лучше кроит умные, презрительные мины. Тогда и Лили найдёт в себе силы не быть трусихой.
На мальчишек рассчитывать нельзя – они же едва знакомы. Да, мальчишки, они и есть – мальчишки. В решающий момент всегда бросят и сделают ноги, заботясь только о себе.
А вот Петуния, та хоть кричит, ворчит и плюется, но ни за что и никогда её не бросит…
– Мы пришли, – сказал Билл.
Над детьми высился огромный мельничный остов, темный и зловещий. Оттого, что вокруг не раздавалось ни звука, только шелестела вода, было жутко. Огромное, кое–где просевшее, покосившееся мельничное колесо, бог весть, сколько времени не бегущее по кругу, полоскало на своих балках обрывки ткани.
Клонившееся к земле солнце высвечивало черную громаду, визуально её увеличивая.
– Хочешь сказать, мы пойдем внутрь? – с вызовом обернулась Петуния к Биллу.
– Да, – кивнул мальчик.
– Это старые развалины, – заявила Петуния. – Соваться туда попросту опасно.
– Не хочешь – как хочешь. Пошли, Лили?
– Я все родителям расскажу! – предупредила Петуния.
– Какая вредная у тебя сестра, Лил. Идешь ты или нет? Или завтра следует рассказать всей школе, что ты понтуешь, а на деле «пшик»?
Лили в нерешительности перевела взгляд с сестры на заброшенную мельницу. Мельница и возможные призраки пугали её не так сильно, как выбор.