Зеркало Медузы
Шрифт:
— Может быть, поможешь? — рявкнул он Юлиусу, который наблюдал за ним через открытую дверь. — Найди шарф или какие-нибудь носки.
Он привязал руки Джорджо к спинке железной кровати. Янтцен протянул ему шелковый шарф. Эшер запихал его в рот старшего преподавателя, после чего завязал концы на затылке и, приподняв голову жертвы, подложил под нее подушку.
— Вот и все.
Повернувшись, он открыл ящики прикроватной тумбы и высыпал их содержимое на пол. На туалетном столике стояла коробка с дешевыми ювелирными украшениями. Он разбросал их по всей комнате и для пущей убедительности сунул пару ожерелий и сережек в карман своих брюк. Янтцен стоял у двери и, словно под гипнозом, смотрел на Эшера.
— Пойдем, —
Он потащил напарника к двери. Сбросив по пути несколько вещей на пыльный пол, Эшер ударом ноги сбил насест совы. Птица прыгнула на кучу книг, возмущенно ухая и размахивая крыльями. На лестничной площадке Эрнст остановился и прислушался. Тихо закрыв дверь, они спустились к входной двери и вышли на улицу. В дополнение ко всем неприятностям, на лобовом стекле «вольво» из-под дворника торчала штрафная квитанция.
— Я не буду оплачивать ее, — обретя вновь голос, запротестовал Янтцен.
— Я тоже, — сказал Эшер, разрывая квитанцию. — Поехали отсюда!
Глава 17
Как долго это длится, мрачно думал Дэвид. Поиски «Медузы» отнимали много времени. Пока его сестра умирала от рака, он находился здесь, в тысячах миль от нее, разыскивая упоминания об античном зеркале, которое якобы могло дать шанс на спасение Сары. Когда он вчера вечером позвонил в Чикаго, она уже вернулась домой, но ее голос по-прежнему был слабым. Доктор Росс перевел ее на новый режим процедур. Еще рано судить о результатах. Хорошо, что у нее не выявили отрицательной реакции на новые препараты.
— Они говорят, что это хороший знак, — сказала Сара, стараясь не выдавать своего отчаяния. — Многие кандидаты выбыли из программы из-за плохой переносимости лекарств.
Дэвид тоже пытался проявлять энтузиазм. Иногда к их беседе подключался Гэри. Казалось, все они исполняли роли в каком-то милом спектакле. Гэри спросил его о повышении по службе, и Дэвид ответил:
— Если я выполню данное мне поручение, то меня точно повысят в должности.
Сара сказала, что у него все получится. Она всегда была его ярой сторонницей. Но когда Дэвид отключил телефон, он настолько расстроился, что не мог заснуть несколько часов. И это объясняло, почему он теперь был таким рассеянным. Лучи утреннего солнца вливались в окна читального зала Академии ди Белла Арти. Сняв очки, он потер глаза и зевнул.
Они с Оливией провели три дня в нише библиотеки «Лоренциана», рассматривая наброски, чертежи и манускрипты Челлини. В основном, это были трактаты мастера по скульптуре и литью золотых изделий, а также несколько вариантов его незаконченной автобиографии. Дэвид надеялся найти какое-нибудь упоминание о «Медузе» или ссылку, которая могла бы указать на правильное направление поиска. Но они пока не обнаружили никаких зацепок.
Чтобы ускорить сбор информации, Дэвид оставил Оливию в библиотеке «Лоренциана», а сам совершил десятиминутную прогулку, пройдя по пьяцце Сан-Марко до Академического архива, где хранился Кодекс 101, S — еще один черновой вариант автобиографии Челлини. В бытность свою фулбрайтовским стипендиатом он познакомился с директором архива, профессором Риччи. Хотя с тех пор прошло много времени, профессор ничуть не изменился. Вместо дряхлого старика, которого он ожидал увидеть, перед ним появился все тот же бойкий пожилой мужчина в своих неизменных тапочках и с хвостиком футболки, торчащим из штанов. Шаркая ногами, он буквально скользил по гулким коридорам и залам Академической библиотеки, основанной в 1561 году самим Козимо де Медичи. Кожа профессора была такой же желтой и морщинистой, как древняя бумага.
— Значит, вы решили написать статью о нашем Бенвенуто? — спросил Риччи в той панибратской манере, с какой флорентийцы относились
Он придвинул к Дэвиду манускрипт и с гордостью осмотрел кабинку, в которой они сидели.
— В «Лоренциане» тоже имеются хорошие документы, — ухмыльнувшись, добавил профессор. — И доктор Валетта неплохо справляется со своей работой. Но у них там церковная лавочка, а мы сродни музею!
Дэвид понял, что наблюдает межведомственное соперничество.
— Там правят бал предрассудки! А у нас в Академии торжествует разум.
Дэвид улыбнулся.
— На самом деле я не пишу статью о Челлини, — признался он. — Мне нужно найти доказательство того, что им был сделан некий предмет. Медальон, на лицевой стороне которого изображена Медуза.
Синьор Риччи почесал седую щетину на подбородке и задумчиво сказал:
— Я никогда не слышал о таком медальоне. Он делал голову Медузы, но только один раз. Для статуи Персея. — Профессор покачал головой. — Мне кажется, вы ошибаетесь, мой друг.
Это было последнее, что хотел услышать Дэвид. Если медальона никогда не существовало, он не сможет заставить миссис Ван Оуэн выполнить обещание. Он не сможет заявить претензии на деньги — тем более что она не предлагала утешительный приз. И, что самое главное, эта женщина откажется от своей клятвы… и не будет спасать жизнь Сары. Нет, Дэвид не мог выпустить ту тонкую соломинку, за которую цеплялся. У него не оставалось выбора.
Когда синьор Риччи пожелал ему удачи и побрел в соседний зал, Дэвид открыл Кодекс 101, S и прочитал хорошо знакомое обращение к музе: «Все люди всяческого рода, которые сделали что-либо доблестное или похожее на доблесть, должны бы, если они правдивы и честны, своею собственною рукою описать свою жизнь». [6] Внезапно он почувствовал, как мала была надежда отыскать что-то новое. Хотя манускрипты немного отличались — там одним словом, здесь двумя, — они представляли собой почти идентичные копии, которые описывали одни и те же приключения и чудесные предметы. Сопоставление текстов являлось обязательным этапом исследований. Но что делать дальше? Эта мысль не давала Дэвиду покоя.
6
Перевод с итальянского М. Лозинского.
Он аккуратно перевернул страницу, написанную черными чернилами, которые после нескольких столетий приобрели коричневый цвет. Его взгляд пробежал по абзацам, выискивая что-то новое — какой-либо намек на другой пассаж, отличавший эту копию от остальных. Проработав три дня с Оливией Леви, он теперь нуждался в собеседнике, с которым мог бы консультироваться и обсуждать возникшие идеи. Хотя научная работа обычно предполагала полное одиночество, он быстро привык к компании и обмену возникавшими мнениями. Оливия всегда была открыта для любых направлений поиска — не важно, насколько перспективных. И почти в каждом случае она улучшала предложенные им варианты. Она обладала огромными познаниями в искусствоведении, и Дэвиду не удавалось отыскать такие темы, по которым у Оливии еще не сложилось бы твердого мнения. Кроме того, она была очень разговорчивой.
И вот теперь он скучал по ее уму, эрудиции и — если говорить начистоту — по ее присутствию. Ему нравилось смотреть, как она, свернувшись калачиком и поджав колени, сидела в соседнем кресле. Поглощенная текстом книги, Оливия не замечала взгляда Дэвида, лишь однажды, поймав его, она строго спросила:
— Тебе что, больше нечем заняться?
Он так смутился, что не нашел нужных слов для ответа. Оливия засмеялась.
— Все нормально. Я так понимаю, что в твоей американской натуре очень много итальянских черт.