Зеркало надежды
Шрифт:
Комендант и еще десять человек воинов защищали лестницу, которая вела наверх, к их женам и детям…
Долго они продержаться не надеялись, нет. Минут двадцать, хотя бы, час – уже вряд ли, сейчас явятся степняки с арканами, а это верная смерть.
Но хотя бы так. Каждая лишняя минута – шанс на спасение для тех женщин и детей, которые находились в донжоне. Жена коменданта, жены и дети сотников и десятников. Их было немного, всего человек пятнадцать, из них девять женщин, шесть детей, от трех до десяти лет…
Не бывает крепости без
Она знала, что идут последние минуты жизни, ее, ее мужа, а потому не стоит их тратить бестолку.
Полетел в сторону гобелен, открывая потайной ход.
И туда скользнули десять человек.
Дети – и их матери. Те, кто помоложе, те, кто сможет спастись…
– Бегите! Отсидитесь несколько дней в подземельях, потом попробуете выглянуть наружу. Степняки не захватывают крепости, да и наши подойдут, должны подойти. Провизии хватит, там на сто человек рассчитано.
Один за другим, люди скрывались в темноте.
Подземелье – хорошая штука. Там можно отсидеться, там хранится запас продуктов, есть колодец, факелы, даже одеяла, кое-какая одежда. И если их не найдут, у девчонок появится шанс…
Даже если найдут не в горячке боя, уже лучше. Сгоряча не убьют, лишь бы сами глупостей не наделали.
Насчет себя женщина иллюзий не питала, таких, как она, степняки в плен не возьмут. А бежать?
Возраст не детский, полсотни уже разменяно, дети выросли, внуков она увидела в столице этим летом, остается умереть так, чтобы предкам не было за тебя стыдно. Гобелен отправился обратно на стену, женщина повернула рычаг, намертво блокируя вход снаружи, оглядела оставшихся, а потом, решившись, достала из небольшой шкатулки вовсе уж крохотный пузырек.
– Глотка хватит.
И первая, подавая пример женщинам, отпила тягучего горького снадобья. Она знала, яд своей силы не потерял.
Что могут защищать воины?
Детей и женщин.
Если степняки никого не найдут, они будут искать. А если найдут тела, подумают, что защитники крепости давали время женщинам уйти безболезненно и неопозоренными. Так делали.
Жена десятника Сарра, видевшая из окна, как степняк наколол на копье ее мужа, словно свинью на пику, молча протянула руку за склянкой.
Только в романах женщины пытаются драться с кинжалом, защищая свою честь. В жизни…
Много ты навоюешь против опытного воина, да еще в кольчуге или кожаном жилете, хорошо вооруженного?
Это не роман, это жизнь. Скрутят, по кругу пропустят, еще и помучают напоследок… молить о смерти будешь и мечтать о яде.
В подземельях донжона можно отсиживаться долго. Ушедшие должны спастись, а степняки найдут в комнате пять тел.
Яд дурманил голову, холодели пальцы ног… она знала, это не больно. Она просто уснет, чтобы проснуться стоящей перед Братом и Сестрой, под руку со своим мужем.
Самоубийство – грех?
Нет. Ромейцы в такое не верили. Наоборот, считали, что время и место своей смерти человек волен выбирать сам. А уж Брат с Сестрой рассудят, как ты выбрал. И если нагрешил – и после смерти не скроешься от возмездия…
Снизу донесся чей-то предсмертный крик – и пузырек с ядом живее пошел по рукам.
Женщины уже не увидели, как падали последние защитники крепости, как арканы захлестнули коменданта, как извернулся старик, выхватывая из рукава небольшой кинжал и вонзая себе в сердце…
Они спали, и смерть мягко входила в их сон, закрывая отважным женщинам глаза.
Когда степняки ворвались в комнату, их ждали только трупы.
Оставалось плюнуть – да и пойти дальше.
Потайной ход?
Кто искал этот ход?
И в голову никому не пришло…
Десять человеческих жизней. Сколько это на весах Вечности? Много или мало?
Защитники крепости своими смертями дали им этот шанс. Хотя бы так. Хотя бы этим людям…
Доран пал.
Голубь покружился над развалинами, но испугался мертвецов и не стал спускаться. Он полетит обратно, в Ланрон…
Он опоздал. Безнадежно опоздал…
Арман Тенор, матрос из Саларина
Вода – холодная.
Если кто не верит, может сам просидеть в речке малым не четыре часа. Каким чудом Арман не утонул?
Да только потому, что не просто цеплялся за топляк, а еще и ремнем к нему привязался. А все степняки, сволочи.
Захват корабля – дело небыстрое. Разграбление – тоже. Часа два ушло только на это. А потом еще два часа вся эта мразь рыскала по берегу, и Арман боялся даже дернуться. Не был он героем, не был…
Обычный человек, из тех, что в первую очередь спасают свою жизнь, во вторую – свой огород, а государство… а, на то король есть, пусть он думает.
Судороги сводили раза четыре, хорошо хоть моряцкий нож был при себе, можно было себя в ногу уколоть, но с каждым разом становилось все труднее, последний раз Арман едва ножа не лишился. Пальцы дрожали так, что хоть в петлю.
Когда Арман решился вылезти на берег, уже смеркалось. Но если он еще останется в воде, он точно умрет, он это понимал. И так уже его начинала бить крупная дрожь, отчего топляк шевелился, словно живой.
Мужчина кое-как, цепляясь чуть ли не зубами, вылез на берег, и тут его накрыло. За все четыре часа сразу, словно стрела с тетивы слетела.
Мышцы сводило так, что становилось страшно, трясло, корчило, хорошо хоть опасности утонуть уже не было.
В таких случаях спасение лишь одно – тепло. Или движение, что почти одно и то же, разогнать кровь, согреться….
Когда где-то неподалеку рыщут степняки, это почти самоубийство.
Арман решил проблему проще.
Технология «упасть-отжаться» вовсе не армейское изобретение. Она была известна еще с тех времен, когда два пещерных человека взяли палки, а третий решил ими командовать.