Зга Профилактова

Литов Михаил

– С этим я не могу не согласиться, - ответил я.
– У меня на это есть особые причины.

– О причинах расскажешь как-нибудь потом, а пока мы засучим рукава и крепко возьмемся за дело. Я знаю, ты гоняешь тележку от ангара к ангару. Для чего ты это делаешь, мы гадать не будем. Будет акция. В своем клубе мы уже твердо стоим на почве воззрения, что как он ни служит, окружающий нас мир, примером анархии, произвола, вакханалии и пустопорожнего словоблудия, а все же нечего каким-то бабам поднимать руку на захмелевших мужей, равно как не годится обижать вдов и сирот, и еще менее того терпимо, чтобы вздумали бить нас, решивших высунуться.

В ту пору Сонечка как раз начала приоткрываться и показывать

истинные свои намерения на мой счет. Поэтому я решил, что затеянная Ниткиным авантюра хотя бы на время и наилучшим образом отвлечет меня от семейных проблем. Кроме того, я был не прочь посчитаться с людьми из опостылевших ангаров, а мне казалось, что к тому мой друг и клонит.

– И что за акцию ты задумал?
– спросил я.

– Устроим кое-где тарарам, - ответил Ниткин, потирая руки.

Я засмеялся:

– Ну и ну! Ты заслонился от бездны рассудком, а затеваешь при этом какой-то тарарам. Ей-богу, ты рискуешь потерять этот свой хваленный рассудок. И в конце концов ты не понял простой истины: раз уж ты повел к бездне, то надо чувствовать, что сама возможность идти в таком направлении обусловлена существованием Бога. Ты же хочешь раскопать бездну и узреть в ней Бога так, словно речь идет о сокровище, которое зарыто под указанным в пиратской записке деревом. Но с Богом подобные штуки не проходят. Нужно иметь проводника... Должен быть посредник!

– Это что значит? Уж не твоя ли жена - посредник?
– воскликнул Ниткин со смехом.

Я возразил как можно суше, но и не без осторожности:

– Мне хорошо известно, что посредником может служить кнут, в иных случаях пряник, а человеческие чувства всего лишь замкнуты в душе и ни в какую связь с окружающим миром по-настоящему не вступают. Так что моя жена тут ни при чем. Твой кучерявый просто заигрался, ну, Бог ему судья. А мы, если хотим взяться за дело всерьез, если не хотим увязнуть в небезынтересном, но слишком узком соображении, что коль кучерявого Ниткина избивает его жена, то почему бы моей жене не избить тебя, Ниткина гладкошерстного, мы должны поискать посредника среди военного снаряжения, там, где ждут нас кастеты, пистолеты, пушки и ракеты. Ты не допускаешь, что чем громче ты выстрелишь, тем ближе к Богу ты очутишься? И к какому-то вообще светлому будущему...

– Как ты нагл, как любишь себя и при этом похож на дьявола!
– Ниткин удрученно и укоризненно покачал головой.
– Не пойму, какими путями ты пришел к отрицанию истины... Что тебя сгубило? Откройся мне! Что тебя мучает? Мне жаль, что ты посреди нашего разговора о мировой скорби вдруг сворачиваешь на грубый материализм... Я бы даже сказал, что не потерплю никакой карикатуры на наше благое начинание, если бы не видел, что в глубине души ты сам страдаешь от собственного нигилизма, от жестокостей, заполонивших твое воображение. Но я и в самом деле не потерплю. Ведь мы организовали мужской клуб, пронизанный поэзией и желанием словом убедить мир в нашей правоте, а ты тут... Слушая тебя, я готов кричать не своим голосом. И если я не кричу, то дело исключительно в моем смирении, а следовательно, и в познании...

– Не познаешь ли ты между делом и некие принципы власти моей жены над тобой?
– перебил я.
– Вспомни, сколько в ней очарования и какие чары она в состоянии испускать.

Ниткин ответил убежденно:

– Предположим, эта власть дана ей Богом для моего вразумления и просвещения. Да, именно так это можно себе представить. Понимаешь? Я познаю... Чем больше и глубже я смиряюсь и удерживаю себя от крика, тем больше познаю, тем больше склонен к познанию... Пусть это все не очень-то ясно, скорее смазано и даже как-то безнадежно само по себе... ты вправе сказать, что из меня, когда я пьян и пускаю слюни, такой же исследователь, как из зулуса полярник. Но с объективной точки зрения мое возможное желание поближе познакомиться с твоей женой вполне практично и нимало не предосудительно, и оно, согласись, не менее оправдано, чем наше с тобой желание покончить с былой потаенностью, широко шагнуть в мир и задать кое-кому жару.

Мы еще выпили. Ниткин, окончательно оживившись, принялся подводить итоги:

– Я совершенно не боюсь твоей жены. Меня не испугает, если ей вдруг вздумается наскочить на меня с кулаками. Пусть!
– закричал он.
– Видишь ли, если по правде, в моем пьянстве и в том, что у иных женщин это может вызвать страшное негодование, нет ни Бога, ни дьявола, нет ни познания, ни посредничества. Есть обыкновенная дурацкая жизнь... Но если тебе непременно нужно, чтобы все было осмысленно и все было втиснуто в схему, то, пожалуйста, в этом есть и познание, и посредничество. И можно узреть Господа. Можно спуститься в ад, это завсегда, ведь в каждом глазу твоей женушки сидит свой заманчивый Вергилий, небезызвестный проводник... Ее лохматый треугольничек наверняка извилистее всех извилин моего мозга вместе взятых, а в заднице у нее таится такой Минотавр - не справиться никакому герою!

– Образно, образно...
– Я усмехнулся. И все зрела у меня идея превращения моего приятеля Ниткина в мальчика для битья. Не знал я еще тогда, что он и ничтожнее, и изворотливее того, в ком действительно нуждалась Сонечка для удовлетворения ее чудовищных надобностей.

– Лабиринт!
– воскликнул Ниткин.
– Любое женское отверстие ведет в неведомые миры.

Минотавр, мелькало в моем воспаленном мозгу, таится, а мы начинаем высовываться... не пора ли и впрямь выпустить зверя? Но высказался я аккуратно, по-доброму:

– Представляю, что ты, с такими-то мыслями, думаешь о Христе.

– А что я должен о нем думать?
– как будто вспыхнул он и тут же помрачнел и напыжился.
– Я не кучерявый, не исихаст, богословами не интересуюсь.

Я сказал:

– Но ведь тебе нужен посредник.

– Без посредника нельзя, без посредничества все теряет смысл. Но это не кастет, не нож. А вот Бог... Простому смертному не дано постичь и увидеть его, тут необходим посредник, поэт какой-нибудь, творец искусств или мистик. А будешь пытаться обойтись без посредника - свихнешься... Мы для того и станем совершенствоваться, тренироваться и много читать в нашем мужском клубе, чтобы вопреки всему не свихнуться. И дела у нас быстро пойдут на лад, мы оба станем посредниками. Ты - мне, я - тебе, а вместе - кому-то третьему. Кстати, тебе стоит поискать себе еще какую-нибудь женщину. Тебе мало жены.

– Чем же посредствующий Христос отличается от моей супруги, которая тоже способна послужить связующим звеном с Богом?

Мой приятель, пожав плечами, пробормотал:

– Не знаю...

Я был изумлен, как будто поражен громом и молнией.

– Не знаешь?! В таком случае, какое у тебя право быть первым членом нашего клуба?

– Это очень сложно... Говорить о природе посредника - все равно что наполовину говорить о самом Боге. Посредник, он и человек, и Бог. И о членстве - это тоже разговор непростой.

– Стало быть, не только апостолы, отцы церкви и святые, но и всякий обычный человек при случае может заделаться посредником?

Ниткин робко улыбнулся на мою диалектику и сказал:

– Посредником - да, но не членом. И вот скажи мне, как по-твоему, почему средневековые люди даже камни считали живыми существами?

– Камни? Должен ли я думать, что и тарарам, который ты собираешься нынче устроить, каким-то образом проложит путь к Господу?

– Акцию мы трогать пока не будем. Она еще утвердит, и в скором времени, царство Божие на земле. Это будет хорошо.