Жаклин Кеннеди. Американская королева
Шрифт:
Письма Джека к Гунилле полны отчаянного оптимизма: он цеплялся за мечту о юношеском романе и удовольствиях, тогда как в реальности каждый день мучился от боли и впереди маячила мрачная перспектива инвалидности. От рождения одна нога у него была короче другой, и уже это было чревато проблемами, даже если бы он не травмировал спину, играя в Гарварде в футбол, и не повредил позвоночный диск во время крушения РТ-109. (Позднее, в 1944-м, нейрохирург доктор Джеймс Поппен удалил этот диск.) Весной 1954-го Эвелин Линкольн стала замечать, что у Джека все чаще болит спина. Если он что-то ронял на пол, то хочешь не хочешь просил ее поднять, он даже перестал посещать занятия по технике быстрого чтения в Балтиморе, потому что очень уставал за рулем. Они с Джеки ненадолго съездили в Палм-Бич в надежде, что Джек отдохнет и восстановится, но оттуда он поехал в Чикаго на партийную встречу, а затем, 24 апреля, в Нью-Йорк на свадьбу своей сестры Пэт и Питера Лоуфорда. Джек ходил
Однако ситуация ухудшилась настолько, что стало понятно: без радикального оперативного вмешательства Кеннеди грозит инвалидная коляска. Риск операции возрастал из-за болезни Аддисона, снижающей иммунитет. 11 октября Джона Кеннеди положили в манхэттенскую больницу экстренной хирургии на обследование и рентгеноскопию, а 24 октября бригада из четырех хирургов под руководством доктора Филипа Уилсона провела операцию. Джек выжил, но, как и опасались врачи, в течение считаных дней развилась инфекция. Пациент впал в кому; дважды в больницу вызывали родственников и священник соборовал Джека, в третий раз за сравнительно короткую жизнь он был близок к свиданию со смертью. И снова, наперекор всему, выкарабкался, как почти без сознания выплыл тогда в Тихом океане.
В середине ноября, когда он был еще очень плох, его навестил Чарли Бартлетт, который рассказывал, как «изумительно держалась Джеки»: «Она часами сидела подле него, брала за руку, промокала лоб, кормила с ложечки, помогала встать и снова лечь, натягивала ему носки и надевала тапочки, читала вслух, декламировала на память стихи, приносила всякие смешные мелочи и игрушки, лишь бы развеселить Джека, играла с ним в шахматы, в вопросы-ответы. Как только он достаточно окреп, она попросила друзей навещать его как можно чаще. Делала все, чтобы отвлечь его от боли». Одна из близких подруг прямо-таки испугалась, когда Джек, явно в отчаянии, позвонил ей вечером: «Приходи почитай мне. Так больно. Я не выдержу». Она съездила в больницу, но, когда вернулась домой, снова раздался звонок: «Ты не могла бы почитать мне по телефону, что угодно, старье какое-нибудь, журнал. Мне ужасно плохо. Я не выдержу…»
Бесспорно, Джеки заботилась о муже, а вот то, что для поднятия настроения она привозила к нему в больницу Грейс Келли, определенно выдумка. Робин Биддл Дьюк рассказывала: «По-моему, ее [Джеки] постоянно мучили подозрения, вдобавок все время случались происшествия, которые задевали ее за живое. Например, Фло [Притчетт Смит] привезла в больницу к Джеку Грейс Келли, и Джеки просто рассвирепела… Фло думала подбодрить Джека, я тоже считала, что идея хорошая и он будет в восторге… Он перенес тяжелую операцию и совсем пал духом…»
Грейс Келли, одна из самых красивых кинозвезд ХХ века, родилась в ноябре 1929 года в Филадельфии, в полуирландской-полунемецкой католической семье. В 1954 году, когда Джеку предстояла операция, журнал Look поместил портрет Грейс Келли на обложке и посвятил ей статью под названием «Самая шикарная во всем Голливуде», а в октябре, когда Джек лежал в больнице, New York Times опубликовала статью о головокружительном успехе актрисы. Ей прочили «Оскар» за роль в фильме «Деревенская девушка» (Country Girl). Большинство мужчин были влюблены в блондинку с внешностью холодной красавицы из высшего общества, а многие женщины копировали ее элегантный стиль; в реальной жизни Грейс была не только красивой, но милой, доброй и веселой. Джек никогда не скрывал, что восхищается ею. Гор Видал вспоминает, как летом 1956 года Джон и Джеки читали о свадьбе Грейс и князя Ренье, Джон нахмурился и воскликнул: «Она могла стать моей женой!» С тех пор Джеки явно невзлюбила Грейс Келли. Но, если верить Робин Биддл Дьюк, впервые Джеки разозлилась именно после визита Грейс в больницу: «С того времени Джеки терпеть ее не могла».
Если Джеки и ревновала, ей хватало ума не выставлять ревность напоказ. Писательница Присцилла Джонсон Макмиллан, которая недолгое время работала в сенатском офисе Кеннеди секретарем по связям с общественностью и к которой он изредка проявлял интерес, вспоминала, как однажды в субботу заскочила в больницу и застала там Джеки: «Она отлично выглядела в черном костюме, ворковала у постели мужа, съела его больничный полдник, ну, который подают в пять, потом она собиралась на ужин со своим бывшим поклонником, Джоном Марквандом, и Джек об этом знал… Я тогда решила, что всем своим поведением и нарядом Джеки старается поддразнить мужа… и, похоже, он не остался равнодушен. Еще я тогда подумала, что она актриса. И позднее я не изменила своего мнения: она просто замечательная актриса…» Иногда Джеки переигрывала с поддразниванием. Присцилла Джонсон Макмиллан, говоря о том же визите в больницу, отметила: «Джеки тихо спросила меня, знакома ли я с Тедди, и добавила, что Тедди – настоящий политик, а при этом многозначительно посмотрела в сторону Джека, который все это время слушал наш разговор».
Джек действительно восхищался внешностью Грейс Келли, но других оснований для ревности у Джеки не было, поскольку актриса никогда даже не кокетничала с Кеннеди. Джеки ревновала к женщинам из прошлого мужа, которые оставались его друзьями и по окончании романа. Она подвергла остракизму одну из старинных приятельниц Джека, красавицу-блондинку из Бостона; эта женщина увлекалась Бобби, когда тот учился в Гарварде и вместе с тремя друзьями приезжал в гости к ней домой, где было три прелестных сестры. Конгрессмена Джека Кеннеди в этот дом не приглашали. «Отца Джека в Бостоне особенно недолюбливали, – рассказывала она. – Моя семья тоже ирландцы и католики, но мама терпеть не могла Джозефа Кеннеди. Даже при мысли о его детях ее бросало в дрожь… Против Бобби мама не возражала, потому что, по ее словам, он оказался намного симпатичнее, чем она ожидала. А вот Джека она не жаловала… потому что считала опасным . Знала, что Бобби мне ничего не сделает, хотя он мне и нравился как приятель… Джо Кеннеди разозлился, что я не вышла за Бобби, но я его совсем не любила». Другое дело Джек. «Мы с ним замечательно проводили время. Он был интересный, веселый, энергичный. И очень-очень забавный. А еще красивый. И обаятельный, чертовски обаятельный. Конечно, у него были недостатки, но ты их не замечал… Не скажу, что он был моим поклонником… у него таких, как я, хватало с избытком…»
Джеки она знала в лицо, поскольку видела ее на вечеринках в Ньюпорте, Нью-Йорке и на Лонг-Айленде, и в то время Джеки казалась ей очень сдержанной и умной: «Помню, как-то раз в Саутхэмптоне мы танцевали с Сержем Оболенским, а Джеки сидела в уголке и внимательно наблюдала , словно старалась понять, что происходит…» Когда Джек приехал в Нью-Йорк, пригласил эту приятельницу на обед и сообщил, что женится на Джеки, она восприняла новость так: «Я подумала, это неплохая идея, потому что Джеки – человек хороший, хоть и не слишком эмоциональный… Зато она не станет очень уж кипятиться и обижаться на Джека, на его постоянные отлучки и прочее…»
Но, как говорится, в тихом омуте черти водятся. Джек не понимал настроений жены, не понимал, что она замыкалась и надолго мрачнела от расстройства. «Он просто не выносил ее, насколько я поняла. Я имею в виду, на том этапе Джек ее не понимал и не выносил, – рассказывала одна из подруг Кеннеди. – Но потом примирился с ситуацией и решил, что лучше оставить все как есть, при этом у него хватало других дел, чтобы отвлечься, и, по-моему, это шло ему на пользу. Так уж получилось». Джек жаловался на жену, дескать, этакая холодная примадонна и мотовка, кроме того, ему не нравился ее голос. И все же он был пленен ею и пытался задобрить ее, даже запретил своей приятельнице приходить на свадьбу, чтобы не ранить чувства Джеки. «Она любила во всем порядок, – вспоминала эта приятельница, – и не хотела чужого вмешательства, не хотела ни с кем соперничать. Меня сначала пригласили на свадьбу, а потом жених позвонил и сказал: “Ради всего святого, не приходи, ни в коем случае не приходи ”. Он был непреклонен».
Джеки и Джона Кеннеди связывали сложные взаимоотношения. Присцилла Джонсон Макмиллан вспоминала вашингтонскую вечеринку по случаю дня рождения одного из помощников Джека, Ленгдона (Дона) Марвина: «Мы сидели в клубе, я – справа от Джека, а Джеки – напротив нас, и он весь вечер твердил мне: “Я женился только потому, что мне было тридцать семь, а если тебе тридцать семь и ты не женат, люди решат, что ты гомосексуалист”. Так и сказал. Весь ужин нашептывал мне на ухо. Я заметила, что он ничего не ест, а значит, у него снова непорядок с желудком; Джеки, сидевшая напротив, выглядела, как всегда, очаровательно, и Джек глаз с нее не сводил… Они тогда немного опоздали. Джеки пришла в черном платье из тафты с вырезом лодочкой… появилась эффектно, правда-правда, и мне показалось, Джек ужасно ею гордился. По-моему, впечатление, возникшее у меня тогда… думаю, он впервые открыто разыграл передо мной целый спектакль… в общем, впечатление сводилось к тому, что Джеки была чертовски привлекательна, Джек не мог устоять, впитывал привлекательность жены и сиял, ничего не ел, зато пожирал ее глазами, она завораживала его, благодаря ей Джек и сам становился богом солнца в собственных глазах…»