Жаклин Кеннеди. Американская королева
Шрифт:
Для Роуз это было время эмоциональных и социальных лишений. Из блистательной дочери бостонского мэра она превратилась в бруклинскую домохозяйку, которая все больше и больше времени проводила в одиночестве, меж тем как муж решал свои деловые и сексуальные проблемы на стороне. Роуз с сожалением писала: «Джо распоряжался своим временем, так было и так будет всегда. Раньше много времени отнимала учеба, а теперь вот бизнес». Единственной отдушиной стало руководство дамским клубом, который она сама же и основала и в котором обсуждались проблемы воспитания и, разумеется, религии. Не испытывая тяги к сексу (она полагала, что секс служит исключительно для продолжения рода), Роуз вскоре поняла, что не имеет на мужа никакого влияния и мечты о яркой светской жизни так и останутся мечтами. В 1920-м, когда Джону шел третий годик, Роуз сбежала от мужа домой к отцу, но тот недвусмысленно дал дочери понять, что она отрезанный ломоть. Роуз вернулась домой. Ей оставалось только одно – стать образцовой матерью. Материнство она воспринимала скорее как долг, чем как удовольствие. Позднее
«Я должна была твердо знать, что в доме есть необходимый резерв хороших подгузников… Кроме того, ежедневно требовался запас бутылочек и сосок, которые нужно мыть и стерилизовать. Конечно, я это делала не сама, но следила, чтобы другие делали как положено, причем не в ущерб иным важным делам. Если няня кипятила бутылочки и соски, готовила смеси и овощное пюре, а кухарке в эту минуту срочно понадобилась плита… вполне мог разразиться кухонный кризис, сопровождаемый руганью и обидами, что означало резкий спад в моральном состоянии и производительности…»
Роуз вела картотеку болезней своих детей, записывала лечение, отмечала рост и вес, следила за детской одеждой, проверяла уроки. Выполнив «управленческие» задачи, днем она отправлялась в свои католические клубы, к пяти вечера возвращалась домой и, если заставала там Джо, обсуждала с ним успехи младших Кеннеди. «Мы существовали отдельно друг от друга, хотя и относились к своим ролям со всей ответственностью, за что получали общие награды» – такой вердикт Роуз вынесла их партнерству.
Когда в апреле 1917-го Америка наконец вступила в Первую мировую войну, Джо категорически отказался идти в армию, за что его заклеймили трусом, не последний раз в жизни. Позорное пятно постараются годы спустя смыть своим героизмом два старших сына. Джо сосредоточился на зарабатывании денег: нелегально продавал спиртное в период сухого закона, благодаря чему, разумеется, свел знакомство с боссами тогдашней организованной преступности, играл на бирже, обучаясь секретам незаконных операций с ценными бумагами. К середине 1920-х состояние Джо, который после ухода в 1922-м из брокерской фирмы вроде как не имел явного источника доходов, журнал Fortune оценивал в 15–20 миллионов долларов (в пересчете на современные деньги). В 1926 году Джо переехал в Голливуд, где все теми же безжалостными методами сколотил еще больше денег, а заодно снискал репутацию мошенника и человека вероломного. Однако деньги, в особенности способы, какими он их добывал, не помогли Джозефу добиться общественного признания, о котором он так мечтал. После того как загородный клуб Кохассет отказал ему в приеме, он в 1927 году переехал в Ривердейл (штат Нью-Йорк), заявив, что «Бостон неподходящее место для воспитания маленьких католиков». Джо не сомневался, что в загородный клуб его не приняли исключительно из предрассудков, оттого что он «ирландский католик и сын трактирщика», но окружающие говорили, что все дело в дурной финансовой репутации. Именно страх перед предвзятостью побудил Джозефа купить летний дом на Кейп-Коде, где, как он был уверен, его примут. Племянник Роуз, Джозеф Ф. Гарган, говорил: «Основная причина, по какой Джо Кеннеди перебрался в Хайаннис-Порт, заключалась в том, что там ирландский католик мог вступить в загородный клуб». Сначала, в 1925-м, Кеннеди арендовали так называемый Малколм-коттедж, а спутя три года выкупили его в собственность.
В начале 1929-го семья переехала в Бронксвилл (штат Нью-Йорк), купив там усадьбу – шесть акров земли и двадцатиоднокомнатный особняк в колониальном стиле. Бронксвилл был известен полным отсутствием евреев. В том же году Джо закрутил громкий роман с актрисой Глорией Свенсон, находившейся тогда в зените славы, и умудрился потерять значительную часть ее денег и толику своих на безумно дорогом, но не оправдавшем надежд фильме «Королева Келли» (Queen Kelly). Роуз делала вид, будто знать не знает о мужнином романе, избегала конфронтации и все больше путешествовала, наказывая Джо огромными счетами за покупки. Эту манеру поведения – отрицание и бегство – переняла Джеки, когда столкнулась с постоянными изменами Джона. (Кстати, сам Джон весьма враждебно относился к отлучкам матери. Однажды, когда ему было пять лет, он напустился на нее: «Хороша мать, уехала и бросила детей!» Поначалу мальчик плакал, когда мать паковала чемоданы, но перестал, поняв, что ее это только раздражает.)
Джо Кеннеди пережил крах фондовой биржи в 1929 году, продавая без покрытия, а вскоре вновь разбогател на хищнических незаконных операциях с акциями и торговле спиртными напитками, получив в 1933 году через посредничество Джеймса, сына Франклина Д. Рузвельта, исключительное право на продажу виски Haig & Haig. В этом же году на волне легких денег и связей с новым президентом Рузвельтом Джо купил дом в Палм-Биче, зимней резиденции настоящих денежных мешков. В 1934-м Рузвельт, мотивируя свой выбор тем, что «вор вора скорее поймает», назначил Джо Кеннеди главой Комиссии по ценным бумагам и биржевой деятельности, ведомства, вызывавшего раздражение и у отца Джеки, и у ее отчима.
Теперь амбиции Джо Кеннеди простирались далеко за пределы Уолл-стрит; аналитическое чутье бизнесмена подсказало ему, что после краха 1929 года подлинный центр власти переместился с Уолл-стрит в Вашингтон, из бизнеса в правительство и офис президента. Во время выборной кампании 1932 года Кеннеди поддерживал Рузвельта финансово и кулуарно в надежде,
В феврале 1938 года Джо отбыл в Англию в качестве первого посла-католика при Сент-Джеймсском дворе. Благодаря назначению имя Кеннеди действительно оказалось в светском реестре, что имело важные последствия не только для него самого, но и для трех старших его детей – Джо-младшего, Джона и Кэтлин.
У Джона Кеннеди интерес к мировой политике возник годом раньше, когда он путешествовал с Лемом Биллингсом по Европе и в Нюрнберге был оплеван нацистами. В 1938-м, вернувшись в Европу вместе с семьей, Джек встречался со всеми ключевыми фигурами общественной и политической жизни Великобритании начиная с членов королевской семьи и заводил полезные знакомства с ровесниками-аристократами. «Джон был как раз в том возрасте, чтобы англичане отшлифовали его, – говорил Гор Видал. – Он стал одним из них. Мне всегда казалось, что Джон скорее похож на молодого либерального британского аристократа, чем на американца. Он куда лучше знал английскую историю, чем историю родной страны. Мы с ним обсуждали правительства Палмерстона и Гладстона и проч. В какой-то мере он очень “обританился”. Бобби был слишком молод, чтобы извлечь из этого пользу». В 1939 году Джон в качестве обозревателя европейской политической ситуации гостил в Варшаве у посла Биддла, сделав вывод, что поляки будут драться, а потом объездил Восточную Европу и Палестину. Накануне войны, собирая материал для гарвардской диссертации, посвященной политике умиротворения, Джон снова поехал в Европу вместе со своим другом Байроном Уайтом и 20 августа 1939 года прибыл в Берлин. 3 сентября 1939 года он присутствовал в палате общин, когда Чемберлен объявил войну Германии. Но если его отец крайне расстроился, что его надежды на умиротворение Гитлера рухнули, то Джона вдохновили слова Уинстона Черчилля, чьи книги он прочитал все до единой: «Эта война нужна, чтобы воздвигнуть, как непоколебимые скалы, права личности, чтобы восстановить и возродить самосознание человека».
Английская аристократия в последнюю декаду своей власти и влияния заворожила молодого Кеннеди. Он наслаждался духом истории больших поместий, историческим фоном дискуссий о литературе и политике на приемах по уик-эндам. Ему нравилось, что политические разногласия не мешали дружбе, нравилась атмосфера легкости и юмора, которая была под стать его собственному темпераменту, импонировало отношение английских аристократов к женщинам и сексу. В отличие от Америки, где женщин водрузили на пьедестал, где они вправду наслаждались властью, англичанки из высшего света были роскошными объектами, способными соблазнять и развлекать. В свою очередь английский высший свет с готовностью принял Джона и Кэтлин. Во время войны Кэтлин вернулась в Англию, где вышла замуж за наследника герцога Девонширского и стала маркизой Хартингтон. После гибели мужа в 1944-м Кэтлин прожила остаток своей недолгой жизни в Англии – в 1948 году она погибла в авиакатастрофе вместе со своим любовником Эрлом Фицуильямом.
Посольская служба Джо Кеннеди началась чудесно. Для Роуз это время, пожалуй, было самым счастливым в жизни. Перед Кеннеди внезапно распахнулись все двери, их приглашали везде и всюду, и как-то раз чета даже провела выходные в Виндзорском замке с королем Георгом VI и королевой Елизаветой. Правда, через год с небольшим в Европе грянула война, и активная политика умиротворения Гитлера сделала Джозефа Кеннеди крайне непопулярным. Он выставил себя трусом, когда еще до начала блицкрига, опасаясь ночных бомбежек, снял дом за пределами Лондона и попросту сбежал, оставив работников посольства один на один с опасностью. Этот поступок лишь подтвердил, что он не храброго десятка.
В октябре 1940 года в преддверии президентских выборов он фактически шантажировал Рузвельта, требуя отзыва в США, а по возвращении дал настолько неосторожное интервью, что оно поставило крест на его надеждах сделать политическую карьеру. В частности, он заявил, что английская демократия кончилась и королева первой заключит мир с Гитлером. Даже после того как Америка в декабре 1941-го вступила в войну, Джо продолжал высказывать изоляционистские взгляды, чем фактически сделал себя в обществе парией и одним из самых непопулярных людей в Америке. К 1942 году, когда Рузвельт, с которым он рассорился, стал его избегать, а простые американцы прямо-таки возненавидели, Джозеф Кеннеди понял, что надеждам на будущее в политике сбыться не суждено. Весной 1942 года Фрэнк Уолдроп встретился с ним за ланчем в Палм-Биче и отметил, что бывший посол «эмоционально подавлен». Теперь Джозеф сосредоточил все свои надежды, амбиции, энергию и финансовые возможности на детях, особенно на старших сыновьях. Как писал биограф Джона Кеннеди, «в сложившейся ситуации только сыновья могли восстановить честь семьи». После гибели Джо Кеннеди-младшего эта ответственность легла на плечи Джека.