Жаклин Кеннеди. Американская королева
Шрифт:
Смерть отца стала для Джеки самым тяжким потрясением за всю ее жизнь. Не проронив ни слезинки, она отдавала распоряжения насчет похорон, назначенных на 6 августа. 5 августа из Италии прилетели Ли и Майкл. Сестры и их мужья вместе поужинали. На погребальную службу в соборе Святого Патрика пришли только близкие родственники и несколько бывших коллег, друзей у Черного Джека почти не осталось. В итоге собралось десятка два человек, включая нескольких экс-любовниц, которые, все в черных вуалях, сели на самую дальнюю скамью. Вместо пышных венков Джеки велела расставить в церкви плетеные корзины с яркими летними цветами. Перед тем как гроб закрыли, она вложила в ладонь отца браслет, его подарок в честь окончания школы. Гроб украсили желтыми маргаритками и васильками, любимыми цветами Джеки.
Родные направились к месту погребения – в Ист-Хэмптон, в церковь Святой Филомены, куда летом по воскресеньям
7 В поисках золотого руна
Любовь найдет он, не найдя покоя, ведь суждено ему искать руно златое.
Жаклин Кеннеди. Стихи о муже, сентябрь 1953 г.
Смерть Черного Джека ознаменовала конец целой эпохи в жизни Джеки, а рождение дочери четыре месяца спустя открыло новый этап в ее отношениях с мужем. 27 ноября 1957 года в родильном доме при медицинском центре Корнеллского университета появилась на свет долгожданная малышка. Операцию (кесарево сечение) запланировали на среду перед Днем благодарения, и на этот раз все прошло благополучно. Джеки назвала девочку Каролина Бувье – в честь Ли и Черного Джека. Впервые она увидела дочь, когда Джон вкатил коляску в палату. Вместе с Джанет и Хьюди он ждал в коридоре окончания операции. Джанет вспоминала: «Никогда не забуду лицо Джона, когда к нам вышел доктор и сказал, что родилась девочка и что Джеки и малышка чувствуют себя хорошо. На лице у Джона было написано блаженство, он расплылся в улыбке…»
В больницу зашел Лем Биллингс, и Джон через стекло показал ему палату новорожденных. Как рассказывала Джанет, «при этом он воскликнул: “Ну, Лем, кто тут самый хорошенький?” Лем выбрал не того младенца, и Джон три дня с ним не разговаривал…» (Джон усвоил урок и, когда осенью отправился путешествовать, велел секретарше, Эвелин Линкольн, «постоянно держать контакт с Джеки, на случай, если я вдруг срочно понадоблюсь».
Каролину крестили 13 декабря 1957 года в соборе Святого Патрика в Нью-Йорке. На малышке была та же рубашечка, в которой некогда крестили Жаклин, а крестными стали самые близкие родственники родителей – Бобби Кеннеди и Ли. Когда малышке сравнялось одиннадцать дней, отец и Мод Шоу, английская няня, привезли ее в квартиру Кеннеди на Парк-авеню, а в трехмесячном возрасте перевезли в Вашингтон, в солнечную бело-розовую детскую.
Мод Мерси Эллен Шоу была дипломированной няней. Пятидесятичетырехлетняя женщина маленького роста, с пышным бюстом и спокойным, но твердым характером, мисс Шоу, как ее называли воспитанники, много путешествовала и много повидала: детям она старалась не только привить хорошие манеры, но и открыть окружающий мир. Застенчивость и сдержанность хозяйки, ее постоянное беспокойство о других и прекрасные манеры тотчас произвели на няню впечатление. Джеки с трудом восстанавливала силы после операции и не кормила девочку грудью, но, оставаясь в постели, не требовала к себе особого внимания. Мод Шоу писала: «Ей было непросто, потому что она человек независимый и не любит обременять других, даже в мелочах. В самом деле, за те семь с половиной лет, что я пробыла с нею и детьми, она даже булавку поднять и то не попросила… Миссис Кеннеди всегда вела себя сдержанно и слегка настороженно. Мне потребовалось время, чтобы вполне завоевать ее расположение, хотя мы виделись каждый день и мне доверили воспитание ее детей. И дело не в том, что она была букой, нет-нет, дело в застенчивости».
В сентябре 1964 года Джеки призналась Джоан Брейден, что вспоминает тот день, когда появилась на свет Каролина, как «самый счастливый в своей жизни». Впервые за время замужества Джеки одержала победу. Она родила ребенка, чтобы привязать к себе Джона и прекратить насмешки мужниной родни по поводу ее неспособности выносить дитя; Джон проявлял терпение и ублажал все ее прихоти. Кроме того, у нее теперь был дом, трехэтажный дом в Джорджтауне.
Джеки с огромным энтузиазмом взялась украшать свое жилище. Джанет Окинклосс вспоминала: «Дочь вложила в свой новый дом много любви и в первые четыре месяца как минимум трижды переделывала гостиную в нижнем этаже. Бывало, придешь и увидишь прекрасные ковры, а на следующей неделе их уже нет как нет… Однажды вечером мы ужинали вместе, а Джон вернулся домой очень поздно, когда мы уже поели. Ему принесли ужин на подносе. В то время вся комната была бежевой: стены перекрасили около недели назад, всю мягкую мебель перетянули тканью бежевого цвета, на диване лежал ковер из шерсти ламы… короче говоря, всё – ковры, шторы, обивка – в приятных бежевых тонах. Я знала, что это обошлось чертовски недешево. И, помнится, Джон спросил: “Миссис Окинклосс, вам не кажется, что мы узники бежевого?”»
Но расточительность жены Джон отнюдь не приветствовал. Бетти Сполдинг рассказывала: «Помню, я стала свидетелем ссоры, когда они, как и мы, только-только поженились и Джеки швырялась деньгами направо и налево. Джек не любил тратить деньги, вечно ходил с пустым карманом и занимал у друзей… и Джекины траты доводили его до белого каления…» Джеки обычно умасливала миссис Линкольн, и та подсовывала чеки на убранство дома среди прочих финансовых бумаг, чтобы Джек ничего не заметил.
Те ковры, которые упомянула Джанет, были типичным примером. Билл Уолтон вспоминал: «Помню два дорогущих ковра, которые Джеки в рассрочку приобрела для джорджтаунского дома. Она потихоньку месяц за месяцем гасила эту рассрочку, потому что не хотела, чтобы Джек узнал, сколько они стоили. Ведь он был от них конечно же в восторге. Со временем он выяснил, в какую сумму обошлась покупка, но они ему нравились…» Как и Ли, Джеки любила все самое лучшее – и в одежде, и в отделке дома. Она понимала, что вышла замуж за очень богатого человека, который не умеет распоряжаться деньгами. И совершенно правильно решила, что должна обеспечить амбициозному сенатору тот антураж, какой ее состоятельные друзья полагали необходимым, и придать дому изыск, которого домам Кеннеди явно недоставало. Теперь Джеки пользовалась в клане бо́льшим авторитетом, четко знала, чего хочет, и была решительно настроена получить желаемое. Бетти Сполдинг вспоминала: «Думаю, после рождения Каролины она наконец осознала себя личностью. Новая Жаклин разительно отличалась от той Джеки у бассейна, которая ушла дуться в сторонке…»
Джон начал ценить старания Джеки изменить его жизнь, поставить его на одну ступеньку с представителями «станового хребта» американского общества и с европейскими друзьями, увести от принятого у Кеннеди провинциального образа жизни. Билл Уолтон рассказывал: «Джек всегда ужасно гордился своим домом в Джорджтауне и был в восторге от того, как Джеки все там устроила. Он во многом был аскетичен, но многому научился у жены и вполне отдавал себе в этом отчет. Понимаете, раньше Джек просто не обращал внимания на домá, мог жить где угодно. Но с годами он стал присматриваться, сравнивать разные дома, оценивать жилища других людей. Научился замечать буквально все. Особенно по части женских нарядов был настоящим докой…»
Джеки сумела изменить и отношение мужа к собственному его гардеробу: неряшливый конгрессмен превратился в утонченного сенатора. «Он стал щеголем и аккуратистом, в хорошем смысле слова, – вспоминал Уолтон, – и его гардероб постепенно увеличился. Со временем Джек [сделался] знатоком мужской моды, постоянно критиковал мою одежду, давал советы. Помню, как-то раз мы вместе ужинали. Не в вечерних костюмах, просто в деловых. Вдруг Джек посмотрел на мои ноги – я был в темно-коричневых ботинках – и сказал: “Коричневые? Вечером? Никогда…” Он действительно всегда продумывал свою одежду и в вопросах моды был весьма консервативен, за исключением спортивной одежды…» Джеки, когда-то небрежно одетая девушка-репортер, отлично понимала важность превращения Золушки в принцессу: Кеннеди шлифовали для президентского поста.
Лорд Харлек, близкий друг обоих Кеннеди, считал, что Джеки лишь высвободила у мужа врожденный вкус: «Думаю, он от природы обладал отменным вкусом, ему нравилось все самое лучшее, но в определенных областях его семья не гналась за изысканным стилем… Пока не женился на Джеки, Джон понятия не имел, как следует обставить комнату, не видел разницы между красивым и уродливым интерьером, не разбирался ни в кухне, ни в винах… Наверное, Джеки пришлось нелегко на первых порах, ведь все, кто ранее, да и позднее вошел в семью Кеннеди, просто плыли по течению, а она нет… Она не захотела плыть по течению. У нее были свои стандарты, и у себя в доме она неукоснительно ими руководствовалась. Это касалось воспитания детей, хорошей кухни, красивой мебели – дом был выше похвал! Сначала Джек очень раздражался по этому поводу. Понимаете, он из тех, кто счастлив простеньким стейком и мороженым… Мебель его вообще не волновала. Помню, однажды Джеки купила французские стулья восемнадцатого века или вроде того. “Никак не возьму в толк, зачем тратить столько денег? – сказал Джек. – Стул есть стул, мне вполне годится тот, на котором я сижу. К чему вся эта мишура?!” Но со временем он стал ценить хороший вкус касательно мебели и прочего и в конце концов по-настоящему заинтересовался. Думаю, брак с Джеки круто изменил его жизнь, привнес в нее удовольствия, о которых он раньше понятия не имел».