Жаклин Кеннеди. Американская королева
Шрифт:
Перевыборы он выиграл с огромным перевесом. За него проголосовали свыше восьмисот пятидесяти тысяч человек, максимальное число за всю историю выборов в Массачусетсе. Эти выборы стали важным шагом на пути в Белый дом.
В статье, напечатанной в Time в конце месяца, снова шла речь о семейных ценностях потенциальных кандидатов. Джеки в шелковом платье, с тройной ниткой жемчуга, усадив на колени одиннадцатимесячную Каролину, позировала рядом со своим красивым, загорелым мужем, одетым в строгий костюм и белоснежную рубашку. Его обычно взъерошенные волосы были причесаны волосок к волоску, он улыбался, демонстрируя отличные, как у всех Кеннеди, зубы. Обаятельную пару сфотографировали в гостиной их джорджтаунского дома, на фоне книг в кожаных переплетах и дорогих фарфоровых безделушек – полный контраст со снимком Губерта Хамфри с детьми-подростками на фоне простенького дома.
Имидж, по крайней мере что касается Джеки, мало отличался
Внешнего блеска в тогдашней американской политике попросту не было, как не было его и в жизни Америки к востоку от Голливуда. Созданный Джеки и Джоном образ, в котором соединялись красота, утонченность, хороший вкус и ум, являл публике нечто новое, отвечавшее жажде перемен, охватившей американское общество. Когда политика появлялась на виду, ее облик гармонировал с эпохой. Джеки не делала попыток изменить свои привычки в одежде или выглядеть ординарно, панибратство всегда ей претило. Мэри Галлахер напрасно критиковала ее за то, что она не занимается рутинными домашними делами. Джеки была звездой, американской принцессой, и именно этот образ пришелся по вкусу публике.
Однако некоторые вещи приходилось скрывать: английских нянь, личных шоферов, секретарей – все это Джеки прятала от посторонних глаз. Кампания продолжилась, и, после того как в январе 1960-го Джек официально выдвинул свою кандидатуру, Джеки еще усилила контроль за визуальным и словесным имиджем. Ее не оставляла неприязнь к сути политических игрищ, к сутолоке, к ревущим от восторга толпам. Она умела держаться на публике, отчасти благодаря врожденному инстинкту, отчасти благодаря уму, и прекрасно понимала, что немалая доля ее привлекательности заключена именно в недоступности. Ключевые ингредиенты очарования – отдаленность и загадочность.
Домашняя прислуга прекрасно видела, что Джеки без энтузиазма относится к некоторым составляющим политического процесса. Чтобы угодить Джону, она устраивала в гостиной джорджтаунского дома чаепития для женщин-репортеров, но ближайшему окружению давала понять, что все это ужасная скука и неудобство. За редким исключением Джеки не любила журналисток, это было очевидно с того дня на чикагском съезде, когда она, несмотря на беременность, подобрала юбку и бегом устремилась прочь от Максин Чешир, амбициозной и любопытной репортерши Washington Post. Именно Чешир стала для нее источником постоянного беспокойства.
В присутствии фоторепортеров Джеки всегда создавала видимость, будто сама управляется со всеми делами. Во время чаепитий репортерам наливала чай Мэри Галлахер, но, когда наступало время фотографироваться, она исчезала, и на снимках была запечатлена Джеки с чайником в руке. Когда Life готовил для предвыборного октябрьского номера 1960 года большую статью о женах кандидатов, Джеки специально усадили отвечать на письма вместе с Галлахер. Однако в опубликованном материале не было ни имени Галлахер, ни ее фото, а подпись гласила: «Прочитывая по двести двадцать пять писем в день, Джеки отвечает на каждое, ей помогает секретарь, работающий неполный день. “Мне бы, – говорит Джеки, – пригодился секретарь и на полный день”». Так оно и было, Мэри Галлахер работала шесть, а то и семь дней в неделю. К той же стратегии Джеки прибегала и в случае с Мод Шоу. Под знаменитой фотографией, где Джеки склоняется над колыбелью дочери, было написано: «Джеки сама укладывает дочку спать после обеда, ведь няни у Каролины нет…» О Мод Шоу, которая жила в доме и двадцать четыре часа в сутки находилась при Каролине, вообще не упоминали. «Мы с Мод, – писала Мэри Галлахер, – усвоили: чтобы ублажить Джеки, надо держаться подальше от фотокамер… Со мной все просто, а вот мисс Шоу приходилось силком уводить от детей, при камерах или нет. Хозяйка сердилась. Мод говорила мне: “А что я, по ее мнению, должна делать? Бросать детей и прятаться?”»
Племянник Мод Шоу сообщал: «Судя по тетиным рассказам, у нее сложились превосходные отношения с президентом Кеннеди, а вот с миссис Кеннеди обстояло сложнее, но ведь речь идет о матери, которой хочется, чтобы все было идеально и чтобы она сама казалась – с виду – идеалом, мастерицей на все руки…»
28 октября 1959 года в доме Бобби в Хайаннисе Джек
Тед Соренсен считал главным препятствием на пути к Белому дому то, что в ХХ веке страна никогда не избирала президентом католика, тем более сорокатрехлетнего, а ближний круг Кеннеди видел еще один источник проблем в Джеки, свободно говорившей по-французски, одетой по последней моде, обожавшей охоту на лис. Кенни О’Доннел, Ларри О‘Брайен и зять Джека, Стив Смит, просто не сообразили, что на выборах Джеки может стать большим плюсом. «Они сознательно решили держать ее на заднем плане, – вспоминал Ричард Гудвин. – Джеки отстранили от кампании, ведь они как политические эксперты полагали, что в представлении американского народа идеал первой леди – Бесс Трумэн, милая, степенная, старомодная женщина-мать, а Джеки только оттолкнет избирателей. Хорошо же они знали американский народ!»
Но что бы ни думали о выборном потенциале Джеки члены клана Кеннеди, друзья семьи и «ирландская мафия», сам Джон хорошо понимал, что, владея иностранными языками, его жена, безусловно, произведет впечатление на избирателей, для которых английский – второй язык. В октябре 1959 года он попросил Джеки помочь ему в кандидатской кампании в Луизиане. Эдмунд Регги, который затем руководил в Луизиане президентским штабом Кеннеди, заметил, что супругам не терпелось остаться вдвоем и провести вечер в старинном французском квартале. Наутро Джеки встала слишком поздно и не поехала с Джеком в самое сердце черного квартала Нового Орлеана, где ее ждали с букетом роз. Потом супруги вылетели в Лафайет, где Джеки преподнесли две камелии, а затем кортеж из двенадцати белых «кадиллаков» модели 1958 года отвез всю группу на обед в загородный клуб, где Джеки удивила присутствующих, сказав несколько слов по-французски. В этот же день, на коронации королевы Рисового фестиваля, более ста тысяч человек пришли посмотреть на чету Кеннеди. Джек попросил жену выступить перед собравшимися. Когда она шагнула вперед и негромко произнесла по-французски: «Добрый день, друзья», толпа кейджанов, местных потомков французов, буквально взорвалась. Регги вспоминает: «Они взревели от восторга. Невообразимый гам, крики, аплодисменты… А Джеки по-французски продолжала, что рада оказаться в Южной Луизиане, поскольку в детстве отец рассказывал, что Луизиана – это уголок Франции, а она любит Францию, ведь в ее жилах течет французская кровь, и она счастлива убедиться, что отец говорил правду и Луизиана действительно чудесный уголок Франции…» Когда она ехала в «кадиллаке» (на сей раз модели 1959 года) во главе парада, шум стоял оглушительный. Из толпы чуть ли не под колеса автомобиля выскакивали женщины, чтобы поговорить с Джеки по-французски, а одна даже подарила ей домашние конфеты. Потом машина направилась в аэропорт, и Джеки с мужем смотрели только друг на друга. По словам Регги, «[они] сидели на переднем сиденье как голубки. В самом деле… я даже слегка смутился… нельзя же при посторонних шептать что-то на ухо жене, смеяться и трепать ее по щечке…»
Ранее в том же году, когда планы президентской кампании 1960 года стали обретать зримую форму, Джеки испытывала серьезные опасения касательно того, как все это отразится на их жизни, и обратилась за советом к Джо Олсопу. Она сомневалась, стоит ли игра свеч, учитывая, что она не видит мужа с дочерью в одном месте хотя бы два дня подряд, а когда они с Джоном все-таки встречаются, то от усталости даже разговаривать не в силах. Однако Олсоп сказал, что именно эта единственная игра и стоит свеч, и Джеки потом снова и снова обдумывала его слова. Постепенно она приняла точку зрения Олсопа и стала находить плюсы в сложившейся ситуации.