Жаклин Кеннеди. Американская королева
Шрифт:
Еще раньше, проявив недюжинную выдержку, Джо Кеннеди заявил, что не пойдет на торжественный вечер в Хайаннисе, где Джек сделает официальное заявление. Он вложил в победу сына две важные вещи – деньги и молчание, и даже в миг триумфа, свершения, когда сбылась мечта всей его жизни и один из Кеннеди (пусть и не он сам) стал президентом, Джо намеревался остаться в тени. Лишь по настоянию Джека он в последнюю минуту дал согласие прийти.
Джеки появилась на публике, сияя от радости, в отличие от свекра, который «выглядел мрачноватым и бледным». После своего выступления Джек первым делом представил собравшимся своего отца. Они стояли, обнимая друг друга за плечи. В ходе предвыборной кампании Джек усиленно подчеркивал, что не разделяет политические взгляды отца, но теперь продемонстрировал, хотя и без слов, любовь и глубокую благодарность.
В заключение речи Джек сказал:
8 Принцесса цирка
Она говорила: «Понимаешь, в Белом доме все равно что при французском дворе, кругом полно льстецов». И все же во многом такая жизнь ее забавляла. Втайне она любила, когда с нею носятся, и любила свиту…
Из письма Жаклин Кеннеди к Бетти Сполдинг
После кесарева Джеки двенадцать дней пробыла в больнице. Джон-младший, родившийся почти на месяц раньше срока, был очень маленьким – «черноволосый кроха», как описывала его Мод Шоу, – и первые пять дней жизни провел в кувезе, с легким ОРЗ. С виду казалось, Джеки быстро идет на поправку, она сидела в кровати и подолгу писала в своем любимом желтом блокноте с линованной бумагой, но была слаба и физически, и душевно. До официального вступления Джека Кеннеди в должность 20 января 1961 года оставалось меньше двух месяцев. За привычным внешним спокойствием Джеки таилась боязнь неизбежных проблем, как публичных, так и сугубо приватных.
Утром 9 декабря Джон забрал Джеки и сына из больницы домой. Тем же утром состоялась долгожданная экскурсия по Белому дому с Мейми Эйзенхауэр. Доктор разрешил Джеки поехать только при условии, что она совершит экскурсию в инвалидной коляске, но, когда она приехала, никакой коляски не наблюдалось. Эта идея попросту не понравилась миссис Эйзенхауэр, которую главный церемониймейстер Уэст характеризовал как «самую величественную из первых леди». Она хотела в частном порядке показать Джеки Белый дом, но толкать инвалидную коляску, видимо, полагала ниже своего достоинства. «Ладно, приготовьте коляску, – распорядилась она, – пусть стоит где-нибудь за дверью. Если она попросит , будет ей коляска». Уэсту Джеки показалась «очень юной… худенькой и довольно бледной». Направляясь с ним к лифту (миссис Эйзенхауэр ждала на втором этаже), она явно чувствовала себя не очень хорошо, но при этом горящими глазами смотрела по сторонам.
Через полтора часа обе спустились вниз. Мейми Эйзенхауэр царственно отбыла в лимузине на ежедневную карточную игру, а Джеки побрела к своей старой машине. Догнав ее, чтобы передать фотографии и планы комнат, Уэст увидел, что ее лицо искажено гримасой боли. Через два месяца, снова осматривая Белый дом, Джеки спросила Уэста, почему в тот раз не было инвалидного кресла. Он ответил, что кресло приготовили и ждали, когда она попросит. «К моему удивлению, она хихикнула, а потом тихо сказала: “Я слишком боялась миссис Эйзенхауэр, чтобы попросить”. А что подумала сама миссис Эйзенхауэр о молодой миссис Кеннеди, можно только гадать». Джеки сообщила, что планирует переделать все комнаты без исключения. Уэст заметил, что это весьма серьезный проект, на что Джеки решительно сказала: «Здесь определенно необходимы перемены!»
Миссис Эйзенхауэр пришла бы в еще большее раздражение, если б узнала, что Джеки намеревалась под видом своей тетки привести с собой дизайнера, миссис Генри Пэриш-вторую. Миссис Пэриш (или Систер) сочла затею рискованной: «Прежде всего должна сказать, что идея выдать меня за вашу тетю не кажется мне хорошей. Боюсь, вы попадете в неприятную ситуацию. Там наверняка записывают имена визитеров и проверяют, кто есть кто. Думаю, вам меньше всего нужно сразу все портить…» Джеки пришлось положиться на собственную память и фотографии, которые она привезла с собой в Палм-Бич.
Позднее Джеки рассказывала друзьям, что после той поездки в Белый дом у нее
Еще до рождения сына Джеки обдумывала, как переустроит Белый дом. В июле 1960 года, через неделю после того, как кандидатуру Кеннеди утвердили на съезде в Лос-Анджелесе, она сосредоточилась на том, кого, став хозяйкой Белого дома, наймет на один из ключевых постов в своем окружении, а именно на должность личного секретаря. И связалась с Тиш Болдридж, которая была чуть старше ее самой, но тоже училась в Фармингтоне и Вассаре, да и родители Летиции дружили с Окинклоссами. Высокая, чрезвычайно уверенная в себе, энергичная, с тонким чувством юмора, Летиция как нельзя лучше подходила на должность личного секретаря первой леди. Она свободно говорила на французском и итальянском, служила в американских посольствах в Париже и Риме, в последнее время работала в отделе по связям с общественностью в ювелирной фирме Tiffany и, когда позвонила Джеки, как раз приняла предложение поработать в миланском офисе компании. Летиция отлично понимала, кто есть кто, и потому дала согласие даже с бо́льшим энтузиазмом, чем нужно, как позднее решила Джеки.
Впервые Тиш появилась на публике в Вашингтоне 22 ноября. Она собиралась прочитать лекцию по ювелирным изделиям Schlumberger, а получилась импровизированная пресс-конференция для журналисток вашингтонских изданий, в большинстве ее подруг. От обрушившегося на нее внимания у Тиш голова пошла кругом, оттого-то она позволила себе весьма легкомысленный ответ на вопрос, что́ она действительно думает о Жаклин Кеннеди: «У этой женщины есть всё, включая следующего президента Соединенных Штатов». Засим последовал еще ряд оплошностей. Светских дам, которым захочется встретиться с Джеки, Летиция назвала «ордами», правда, тотчас поправилась. Кроме того, она намекнула, что миссис Эйзенхауэр выказывает неучтивость, до сих пор не пригласив Джеки в Белый дом.
Горячность, с какой Тиш расписывала намерение Джеки сделать Белый дом выставкой крупных американских художников и дизайнеров, пресса истолковала в том смысле, что Джеки развесит по стенам современные картины. Короче говоря, Летиция одним махом обидела и американок, и миссис Эйзенхауэр, и Комиссию по изобразительным искусствам (которая выпустила затем специальный документ, запрещающий подобное кощунство по отношению к этому историческому дому), и рассердила Джеки, заявив, что та будет регулярно устраивать пресс-конференции. Пожалуй, еще важнее, что реплика насчет того, что у Джеки «есть всё», оскорбила представление семейства Кеннеди о достоинстве президента. 23 ноября Джон, возмущенный писаниной вашингтонской прессы, пулей вылетел из своего кабинета, размахивая газетами и комментируя их «в весьма крепких выражениях». Никто не удивился, когда позднее Тиш сообщила, что миссис Кеннеди больше не разрешает личному секретарю проводить пресс-конференции.