Жан Баруа
Шрифт:
Говорит громко, держится с непринужденным изяществом кавалерийского офицера; жесты широкие, экспансивные.
Ушел из армии, обессиленный тяжелой внутренней борьбой между понятиями, усвоенными с детства, и неодолимым желанием раскрепостить свою мысль; он расстался с родными, решительно порвав с католическими и монархическими традициями семьи д'Аллиз.
Горький сарказм недавнего отщепенца.
Быстрой и легкой походкой он приближается к Арбару и, низко наклоняясь, приветливо протягивает ему обе руки.
Крестэй. Послушайте, Арбару! Я только что нашел это в «Речах верующего».
Не обращая внимания на Баруа, который, снова услышав звонок, вышел из комнаты, он запускает руку за фалды сюртука и вытаскивает растрепанный томик.
(Стоя, декламирует наизусть.)«Прислушайтесь и скажите мне, откуда исходит этот глухой, смутный, непонятный шум, который доносится отовсюду?»
Брэй-Зежер, Вольдсмут, Ролль и Баруа входят и застывают у двери; они удивлены и заинтересованы.
(Продолжает, не замечая их.)«Приложите руку к земле и скажите мне, почему она содрогнулась?
Что-то неведомое пробудилось в мире.
Разве каждый из нас не томится в ожидании? Разве есть сейчас сердце, которое не бьется быстрее? (С пафосом, подняв руку над головой.)Сын человеческий! Поднимись к высотам и объяви нам, что ты видишь!»
Замечает вошедших и обводит их загоревшимся взглядом, заражая своим воодушевлением.
Я предлагаю поместить эти строки вслед за названием нашего журнала! Они будут самым лучшим, самым кратким из манифестов!
Баруа (из глубины комнаты, взволнованным голосом).Решено!
Они смотрят друг на друга, улыбаясь. В этот вечер среди них нет места иронии.
Несколько мгновений всеобщего восторга. В один миг рухнули все барьеры: души этих людей, пришедших сюда в поисках единения, сливаются.
Зежер выходит на середину комнаты, его восточное лицо желтее, чем обычно. У него слегка смущенный вид: застенчивая улыбка, стесненные и нерешительные движения; но в глубине орбит блестят в тени прищуренных красноватых век, изогнутых, как древко лука, его черные зрачки – быстрые, лихорадочные, неумолимые.
Зежер. Ну что ж, давайте рассаживаться. Установим какой-то порядок… Кто отсутствует?
Баруа. Порталь.
Понимающие улыбки.
Зежер (твердо).Мы его ждать не станем.
Он сидит за письменным столом Баруа, словно на председательском месте.
Арбару устраивается рядом; он собирается вести записи.
Крестэй, чтобы сохранить свободу движений, стоит, прислонившись к книжной полке; голова его высоко поднята, руки скрещены на груди; в нем нетрудно признать отставного офицера.
Печатник Ролль устроился в плетеном кресле. Он молча смотрит и слушает, машинально крутя усы – непременное украшение молодого парижского рабочего.
Вольдсмут, опустив плечи, забился в угол возле камина; он так мал ростом, что кажется, будто он сидит.
Баруа предлагает ему кресло, а сам устраивается верхом на скамеечке, посреди комнаты.
Баруа (открывая коробку, стоящую на столе).Вот папиросы… Начнем?
Улыбки.
Когда вы пришли, мы с Арбару говорили вот о чем: должны ли мы посвятить наше первое собрание установлению свободного и дружеского общения, или… (Передает слово Арбару.)
Арбару. Или превратить его в первое деловое заседание, проходящее по заранее намеченному плану.
Баруа. Мне кажется, Крестэй указал нам верный путь.
Крестэй. Его указал Ламенне…
Баруа. Мы не хотим ограничиться созданием группы сотрудников; этого нам мало. Мы хотим, и это главное – не так ли? – основать подлинное содружество. А для этого нужна непосредственность. (Проникновенно.)Вот мы собрались вместе, у нас одни устремления, одна мысль: надо, чтобы каждый из нас отдал общему делу все, на что он способен…
Он минуту колеблется и произносит:
Мне придется продолжать, ибо я, кажется, начал целую речь… Кому принадлежит мысль организовать нашу группу? (Поворачивается к Брэй-Зежеру.)
Зежер (быстро).Тебе.
Баруа (с улыбкой).Нет, это наша общая идея… Но я должен сказать главное: мысль эта носилась в воздухе. Она отвечает целому ряду духовных потребностей, общих для всех нас. Все мы чувствуем: нам есть что сказать, мы должны выполнить свое предназначение.
Крестэй (сумрачно).Да, настало время, чтобы общество узнало о наших убеждениях!
Никто не улыбается.
Баруа. Однако, едва мы пытаемся заговорить, рассказать людям о наших усилиях, мы, словно беспомощные новички, наталкиваемся на множество сплоченных, замкнутых групп, на целое сообщество чиновников от литературы, которые монополизировали право мыслить м писать, узурпировали все средства гласности и пользуются ими в своих интересах! Разве не так?
Зежер. Остается единственное средство – создать собственный печатный орган.
Арбару. Это вопрос разумной экономии: нужно распространять наши идеи, не теряя времени на хлопоты…
Баруа…которые оказываются напрасными…
Крестэй…и на общение с фальшивыми друзьями, что еще унизительнее!
Баруа (медленно).Нам не по двадцать лет, нам уже за тридцать. И это очень важно. Страстность, с которой мы стараемся консолидировать наши усилия, чтобы затем провозгласить и отстаивать свои идеи, – не свидетельство избытка юных сил, которые ищут выхода, это – настоящий огонь, истинная сущность нашего миропонимания, выработанного окончательно и бесповоротно.