Жангада
Шрифт:
Между тем подошел час ежедневного свидания с заключенным, и Якита с дочерью поспешно отправились в Манаус.
А Бенито и Маноэль целый час разговаривали с лоцманом Араужо. Они рассказали ему свой план во всех подробностях и советовались с ним, как лучше подготовить побег и какие меры принять для безопасности беглеца.
Араужо все одобрил. Когда наступит ночь, он осторожно, чтобы не вызывать подозрений, проведет пирогу по каналу, который ему хорошо знаком, до того места, где надо ждать Жоама Дакосту. Потом ему будет совсем не трудно вернуться обратно к устью Риу-Негру, и пирога спустится по течению,
Араужо не возражал и против намерения доплыть по Амазонке до Мадейры. Он тоже считал, что лучшего плана не придумать. Русло Мадейры он знал на протяжении более ста миль. Если, вопреки вероятности, погоня пойдет в этом направлении, то в здешних довольно пустынных краях ее будет легко обмануть и забраться хоть в самую глубину Боливии; а если Жоам Дакоста захочет покинуть свою страну, для него будет не так опасно сесть на судно с Тихоокеанского побережья, как с Атлантического.
Согласие Араужо сразу подбодрило молодых людей. Они верили в практическую сметку лоцмана и имели на то основания. А уж в преданности этого доброго человека не приходилось сомневаться. Он, не задумываясь, поставил бы на карту свою свободу и даже жизнь, чтобы спасти хозяина икитосской фазенды.
Араужо немедленно, но в строжайшей тайне приступил к подготовке побега. Бенито дал ему крупную сумму золотом на случай неожиданных расходов во время плавания по Мадейре. Лоцман велел приготовить пирогу, заявив, что отправляется на поиски Фрагозо: он до сих пор не вернулся, и это очень тревожило всех его спутников.
Потом Араужо сам уложил в пирогу запас провизии на несколько дней, а также веревки и инструменты, за которыми молодые люди должны были прийти на набережную в условленном месте и в назначенный час.
Команда жангады не обратила особенного внимания на эти приготовления. Даже двух негров, которых лоцман выбрал гребцами за их силу, он не посвятил в свои планы. Впрочем, на них он мог вполне положиться. Араужо не сомневался, что, когда они узнают, что помогли бежать своему хозяину из темницы, когда Жоам Дакоста будет освобожден и отдан на их попечение, они пойдут на все и не побоятся даже рискнуть жизнью ради спасения беглеца.
После обеда все было уже готово к отплытию. Оставалось только дождаться темноты.
Но, прежде чем начинать, Маноэль хотел в последний раз увидеть Жаррикеса. Быть может, судья скажет ему что-нибудь новое по поводу документа. Бенито предпочел остаться на жангаде и дождаться возвращения матери и сестры.
Итак, Маноэль отправился к судье Жаррикесу один, и был немедленно принят.
Судья по-прежнему безвыходно сидел у себя в кабинете и был все так же возбужден. Документ, измятый его нетерпеливой рукой, по-прежнему лежал перед ним на столе.
— Сударь, — проговорил Маноэль, и голос его дрогнул, — вы получили из Рио-де-Жанейро?..
— Нет, — ответил судья, — приказ еще не получен… Но его можно ждать с минуты на минуту!..
— А документ?
— Ни черта не выходит! — взорвался судья. — Я пробовал все… Все, что мне подсказывало воображение! И все без толку!
— Без толку!
— Впрочем, нет! Я все же увидел в документе одно слово. Только одно!
— Какое же? Скажите, что за слово?
— «Побег»!
Ничего не ответив,
17. Последняя ночь
Посещение Якиты, пришедшей сегодня с дочерью, было для заключенного тем же, чем оно бывало всегда, когда он проводил несколько часов наедине с женой. В присутствии этих двух нежно любимых созданий сердце его, казалось, не выдержит переполнявших его чувств. Но муж и отец держал себя в руках. Он сам ободрял несчастных женщин, стараясь внушить им надежду, которой у него почти не оставалось. Они шли к нему, желая поддержать в нем бодрость духа, но, увы, они больше его нуждались в поддержке; и видя его таким твердым, несущим бремя испытаний с высоко поднятой головой, они снова начинали надеяться.
Жоам и сегодня нашел для них слова ободрения. Он черпал несокрушимую силу не только в сознании своей невиновности, но и в твердой вере, что бог вложил в сердца людей частицу присущей ему справедливости. Нет, Жоам Дакоста не может быть казнен за преступление в Тижоке!
Он почти никогда не говорил о документе. Поддельный ли он или подлинный, написан ли Торресом или самим преступником, содержится ли в нем желанное оправдание или нет — Жоам Дакоста не предполагал опираться на это сомнительное доказательство. Нет! Наилучшим аргументом в свою защиту он считал себя самого и опирался на свою честную трудовую жизнь, как на самое веское доказательство своей невиновности.
В тот вечер мать и дочь, окрыленные мужественными словами, проникавшими им в самую душу, ушли домой, веря в будущее больше, чем когда-либо со дня ареста Жоама. Напоследок узник прижал их к сердцу с особенной нежностью. Казалось, он предчувствовал, что какова бы ни была развязка, она уже близка.
Оставшись один, Жоам Дакоста долго сидел неподвижно. Он облокотился на небольшой столик и опустил голову на руки.
О чем он думал? Считал ли, что суд людской, сделав в первый раз ошибку, теперь его оправдает?
Да, он еще надеялся! Он знал, что министру юстиции в Рио-де-Жанейро вместе с докладом судьи Жаррикеса были посланы записки Дакосты, написанные правдиво и убедительно.
Как нам известно, в этих записках он описал всю свою жизнь, начиная с первых дней службы в управлении Алмазного округа и кончая той минутой, когда жангада вошла в гавань Манауса.
Теперь Жоам Дакоста снова вспоминал свою жизнь. Он опять переживал ее с того дня, когда сиротой пришел в Тижоку. Там, благодаря своему усердию, он быстро продвинулся в канцелярии главного управляющего копями, куда был принят очень молодым. Будущее ему улыбалось, его ожидало высокое положение… И вдруг — ужасная катастрофа! Похищение алмазов, убийство стражи, павшее на него подозрение, как на единственного служащего копей, который мог выдать тайну отъезда конвоя; затем арест, суд и смертный приговор, несмотря на все усилия его адвоката; последние часы в камере смертников в тюрьме Вилла-Рики, побег, совершенный в труднейших условиях и свидетельствующий о его беспримерном мужестве; скитания по Северным провинциям, переход через границу Перу и, наконец, дружеский прием, оказанный нищему и умиравшему с голоду беглецу великодушным хозяином фазенды Магальянсом.