Жанна д'Арк из рода Валуа
Шрифт:
Теперь у Девы составился целый двор. Помимо двух духовников, один из которых исполнял ещё и обязанности казначея, к ней, как к «руководительнице боевыми действиями», были приставлены, аж два, два герольда 24 и два пажа, одним из которых была Клод под именем Луи Ле Конта, а вторым – некий Раймон – тихий, набожный и почти незаметный молодой человек, рекомендованный герцогиней Анжуйской через своего поверенного. Кроме того, поскольку женщин в свите не было, в ближний круг Девы входили оба её «брата» и цистерианский монах по имени Николя Вутон – родственник её, якобы, матери. Всех их следовало экипировать для
24
Во времена Столетней войны герольды полагались только знати, состоящей в родстве с королевской фамилией.
Приготовления затянулись до двадцатого числа. А двадцать первого, наконец, выехали в Блуа, где формировалась французская армия.
По масштабам предыдущих сражений, это был, скорее, отряд, тысяч в шесть-семь, хорошо вооружённый, хорошо обученный, в котором отдельными формированиями командовали, прославляемые не первый год, капитаны – де Гокур, Ла Ир, де Ре, де Буссак, де Вокур, и многие другие. Но всё же это была не та армия, которая могла блистательным броском выбить противника с его позиций. И отец Паскерель, отправляясь в Блуа, терзался тревогами. Ему казалось, что силы будут слишком неравны, учитывая, какие мощные средства вложены в осаду англичанами. Но, как только они вступили в город, как только проехали по его улицам, под приветственные крики, которых не удостоился бы и король, тревоги преподобного улеглись сами собой. Это, действительно, была не прежняя армия – сонная и ничем толком не объединённая. Теперь, сбегающиеся навстречу солдаты, вызывали в воображении крепко сжимающийся кулак! Более того, с умилением и радостью увидел отец Паскерель, как много знатных рыцарей, из которых кое-кто, до появления Девы, вообще не желал воевать, приехало в Блуа, чтобы идти вместе с Жанной.
– Вы видите это?! – Восторженно озираясь по сторонам, говорил он отцу Мишелину, – Родовитые господа, которых не призвал бы на службу даже монарх, усмотри они в этом призыве что-то унизительное для себя, пришли сюда сражаться во имя Господа! И во славу Его готовы признать поводырём простую девушку! Вот она – истинная вера, дорогой Мишелин! Она идёт за этой девочкой, а мы с вами… О, Господи! Мы – обычные Его слуги, ничем не заслужившие такого счастья.., – от нахлынувших чувств священник не смог сдержать слёз. – Мы с вами не просто видим всё это – мы стоим у самого источника!
Вера в Деву и восхищение ею были настолько сильны, что подчинение её воле со стороны знати, ещё вчера такой спесивой, удивляло, кажется, только отца Паскереля. Да и то, лишь потому, что священник пытался смотреть в суть вещей, отчего удивление его носило характер, скорее, восторженный. Для всех остальных следование за Девой, в чём бы оно ни выражалось, было делом самым естественным. К тому же, пример подавали дофин и первые герцоги королевства…
Тем возмутительнее показался инцидент, произошедший вскоре после её приезда в Блуа.
22 апреля, незадолго до Пасхи, Жанна, верная своим убеждениям, написала письмо самому Бэдфорду, чем, по её словам, давала англичанам последний шанс одуматься. С письмом она отправила Гиеня – одного из герольдов, который должен был доставить его под Орлеан, Саффолку. Однако, вскоре пришло известие о том, что над письмом девушки лишь посмеялись, а ответ передали в таких выражениях, которые никто не решился произнести в её присутствии. Более того, вопреки всем обычаям военного времени, Гиеня, доставившего письмо, задержали, как пленника.
Жанна
Кто-то из командиров, переглянувшись с остальными, сочувственно заметил, что писать Бэдфорду, с самого начала было неразумно. Но Жанна, сверкнув на него глазами, упрямо тряхнула головой и вытерла слёзы.
– Я всё равно буду им писать! Напишу и Саффолку из Орлеана! Может быть, в день святой Пасхи ему будет послано вразумление!
Рыцари снова переглянулись. Почему-то, никому не пришло в голову снова говорить о неразумности. Пережившие не одно сражение, они вдруг вспомнили свои рыцарские клятвы и, забытую в этой бестолковой войне, древнюю мудрость о том, что лучший стратег тот, кто избежит боя…
– Чёрт побери, – говорили они между собой, – клянусь Богом, убеждённость в этой девушке такая, что невольно заражаешься!…
– Раньше думалось – простая пастушка, а теперь смотрю на неё и, разрази меня гром, если понимаю, что во мне происходит! Теперь и на других женщин смотрю по-иному…
– … перед ней стою, и, чувствую себя так, словно передо мной алтарь со святыми дарами! И сам Спаситель мне грехи отпускает…
За три дня, что Жанна пробыла в Блуа, она отдала несколько распоряжений и приказов по армии, которые, мало того, что не вызвали ропота возмущения, но были мгновенно исполнены, с готовностью исполнять их и впредь! Прежде всего, она велела удалить всех дурных женщин, следующих обычно за армией, затем, распорядилась исправно проводить богослужения, которые следовало посещать всем, служившим в её армии, увеличила штат исповедников и запретила любому, вставшему под её знамя, независимо от звания и сана, клясться и богохульничать.
Эти требования огласили на первом же совещании с командирами, которые собрались в Блуа, и, услышав их, Жиль де Ре весело рассмеялся.
– А что, мне нравится! Без шлюх, без ругани, без клятв! Хоть что-то новенькое! Я – за! Побуду немного праведником, может, это потом зачтётся… Но хочу тебя предупредить, Жанна, наш Ла Ир вряд ли выдержит. Без женщин ещё туда-сюда, но без брани и клятв, боюсь, он совсем зачахнет.
Все ждали, что Жанна сейчас же отчитает слишком фамильярного и весёлого де Ре за легкомыслие. Уже случалось, что, увидев что-то оскверняющее её слух или зрение, девушка пресекала это «что-то» с решимостью, которую трудно было ожидать от такого хрупкого создания. Но сейчас, она внимательно посмотрела на хмурого Ла Ира и согласно кивнула.
– Хорошо. Капитан может клясться своим жезлом и браниться, только без богохульства. Но больше никто!
Ла Ир с такой благодарностью грохнул себя рукой по нагруднику, что тот едва не погнулся.
– Клянусь, Жанна…
Он осёкся под насмешливыми взглядами, и тут же поправился:
– Клянусь своим жезлом, ты моей брани не услышишь! Но за твоей спиной, ей Богу.., – он снова осёкся. – Прости, но где-то, где тебя не будет, я бы, правда, не сдержался.
Жанна улыбнулась.
– Это и так всем ясно. Потому, чтобы грехов на вас было поменьше, вам и дано это разрешение…
Де Ре, внимательно наблюдавший за беседой, удовлетворённо хмыкнул:
– Как думаешь, мессир, – спросил он Ла Ира после совещания, – она сама по себе так умна, или наша герцогиня успела надавать ей наставлений?
Ла Ир пожал плечами.
– За то, что она разбудила, наконец, его сонное величество, я готов идти за ней, даже не задаваясь такими вопросами.
Де Ре расхохотался.
– И ты прав, чёр… Ах, нет, нельзя… Но ты всё равно прав! Главное – через пару дней выступим, и снова в бой! И теперь можем драться так, словно мы бессмертные!