Жанна д'Арк из рода Валуа
Шрифт:
Герцогиня приложила руку ко лбу Жанны.
– Здесь кроется тот самый здравый смысл, который так испортил людей. До сих пор его порча тебя не коснулась, иначе ты бы сюда не пришла. Но, как ни больно мне это делать, пришла пора к нему воззвать. Хотя бы для того, чтобы установить взаимопонимание с теми, кто будет воевать рядом с тобой.
– С войском?
– Нет, дорогая, с его командирами. Ты не стратег. Но зато обладаешь силой, о которой и сама не догадываешься. Эта сила, уже сейчас, заставляет склоняться перед тобой таких, как Ла Ир, Вальперга 23 и даже герцогов Бурбонских. Она
23
Вальперга – итальянский наёмник. Капитан. Привёл в помощь дофину отряд в 250 тяжеловооружённых ломбардских всадников. Воин, участвовавший во всех крупных сражениях этого периода, где отличился безрассудной отвагой. Камергер Шарля.
Герцогиня посмотрела на девушку – понимает ли? Не обижена? Но та сидела на скамье с неподвижностью статуи, и так же неподвижно смотрела на основание каменной колонны, выступающей из стены.
– Всё это не умалит твоей миссии. Скорее, станет гарантией победы.., надежной помощью.., защитой, наконец…
Не меняя позы, Жанна спросила одними губами:
– Зачем вы говорите мне всё это сейчас? Да, я не смогу убивать, как солдат, но умереть тоже не боюсь, потому что мы победим – я это точно знаю.
– Конечно, победите. Однако, я хочу, чтобы победу ты встретила живой, – ответила герцогиня. И, помолчав, добавила: – … И Клод тоже. Она ведь пойдёет за тобой до конца? В жизни и смерти, не так ли?
Жанна, наконец, очнулась.
В первый момент хотела спросить, откуда её светлость знает про Клод, но потом вспомнила, что перед ней мать Рене, и только рассеянно кивнула.
Молчание, которое воцарилось потом, было красноречивее всех слов герцогини. Почему-то именно теперь, когда речь зашла о Клод, для Жанны всё снова вернулось на исходную точку – к тому первому вопросу: «если не я, то кто?». И слова мадам Иоланды, сначала звучавшие, как вежливо завуалированное «не мешай», получили, вдруг, совсем иное толкование. Она словно давала понять – истинная посланница Божья идёт следом за Жанной. И, пока мирская часть миссии не будет выполнена до конца, пока не будет сломлен хребет «здравомыслия», Клод не найдётся места среди людей, и Жанна не имеет права захлебнуться грязью того мира, сквозь который им предстоит пройти.
– Я огорчила тебя? – тихо спросила герцогиня.
– Нет, – подумав, ответила Жанна. – Я благодарна вам за заботу.
– Я знала, что ты меня поймёшь.
– Вот только.., – Жанна запнулась, не зная, как лучше спросить. – Вы говорили о какой-то силе… Я не совсем поняла… Если не вера, то, что заставляет высокородных господ идти за мной?
Мадам Иоланда опустила глаза.
– Так вышло, Жанна, что я знаю о тебе больше, чем ты думаешь.
Девушка взглянула с таким отчаянием, что было не разобрать, надеется она или боится.
– Это значит… Это можно понимать, что вы.., вы что-то знаете о моих родителях?
Герцогиня замялась. Солгать ничего не стоило. Но она вспомнила вдруг собственные слова о лжи, которой запачканы подножия престолов, и короткое «нет» застряло в горле… Мадам Иоланда снова сцепила пальцы, борясь с желанием погладить
– Я точно знаю одно – у Господа были все основания обращаться именно к тебе, Жанна, – уклончиво ответила герцогиня – Когда придёт время, ты сама это поймёшь.
– Но почему я не могу узнать сейчас?!
– Потому что сейчас ты деревенская девушка из Домреми. Твою мать зовут Изабелла Роме, а отца – господин Арк. И других отца и матери пока не существует.
Герцогиня, в очередной раз поборола желание приласкать девушку, и вышла, задержавшись почему-то в дверях и неловко поклонившись.
Дверь так и осталась закрытой не до конца.
Она медленно, со скрипом, покачнулась от ветра, гулявшего по галереям замка, и поползла, открываясь дальше, словно растягивая полоску света, падавшего из комнаты Жанны.
Эта полоска замерла всего в шаге от заляпанных конским навозом сапог, обладатель которых едва успел вжаться в стену, когда герцогиня Анжуйская вышла.
Он уже еле дышал от долгого задерживания дыхания. Но, как только вернувшаяся служанка закрыла за собой дверь, и света на галерее не осталось, обладатель грязных сапог испустил облегченный вздох и бесшумно заскользил прочь, приговаривая на ходу:
– Ну, всё! Теперь-то я и отомщу!
Тур – Блуа
«… Королевскому оружейнику в Туре, за полные доспехи для означенной Девы, 100 турских ливров… Ксавье Полньи, живописцу, живущему в Туре, для того, чтобы окрасить и обеспечивать материалы для большого знамени и маленького для Девы, 25 турских ливров…».
Отец Паскерель вздохнул. Суета… Мирская суета не прекращаема даже в дни Чуда Господнего. Все верят, все воодушевлены, и тут же наживаются на свалившейся на голову благодати. Где же это видано, чтобы за доспехи на такую хрупкую девушку требовать 100 ливров!
Шум за окном заставил священника отложить счета и пойти посмотреть, что происходит. Нет, он вовсе не занимался всеми этими финансовыми делами – просто зашёл к преподобному Мишелину, которого недавно назначили вторым духовником и казначеем Девы, увидел принесенные бумаги и просто полюбопытствовал. В конце концов, рисунок для знамени они с Жанной придумали вместе, и отец Паскерель помнил, с каким трепетом девушка относилась к каждой детали. Кое-кто, правда, посчитал, что знамя получилось больше похожим на хоругвь для крестного хода. Но разве весь их поход на Орлеан не есть крестный ход во славу Божьей справедливости?! И разве должно было измерять деньгами то, что станет святыней на все времена и веки вечные?!
Отец Паскерель выглянул в окно. Шум, который там поднялся, вызвало появление Жанны. Она, как раз, возвращалась из мастерской оружейника, и сбежавшаяся толпа умоляла позволить коснуться её руки и взглянуть на сияющий меч Мартелла…
С того дня, как проверка была закончена, закончилась и оседлая жизнь. Жанна с триумфом переехала в Тур, рассчитывая пробыть там совсем недолго – ровно столько, сколько потребуется для подгонки доспехов и окраски знамени. Но, поскольку из дофина, как из рога изобилия, так и сыпались милости, снова пришлось задержаться, чтобы должным образом принять все почётные знаки внимания.