Жанна д'Арк из рода Валуа
Шрифт:
«Не дай, Господи, узнать ему правду! – подумал герцог. – С такой верой можно горы свернуть, не то что возвратить своё королевство… Да и моё герцогство тоже. Но только, молю тебя, Господи – герцогство не раньше, чем выкуп будет уплачен! Свои земли я хочу отвоевать сам!».
В этот момент слуги подали Жанне лук, и она, приладив стрелу, обернулась на голоса.
Молодой человек возле дофина был ей смутно знаком, хотя при дворе девушка ни с кем толком не общалась, если не считать Рене, конечно. Она прицелилась, выпустила стрелу в цель и только тут вспомнила, что вчера вечером это красивое лицо словно высветилось
«Нужно узнать, кто это».
Подбежавший оруженосец подхватил лук, и девушка пошла к Шарлю, решив, что достаточно себя показала.
– Я восхищён! – ещё раньше дофина воскликнул молодой человек. – Я так восхищён, что хочу подарить тебе лучшего скакуна из своей конюшни!
Его синие глаза действительно сверкали восторгом совершенно искренним, и Жанна еле смогла вырвать свой взгляд из этого опасного омута. «Господи, какой красивый!», – выдохнуло всё её существо.
– Кто это? – спросила она с той долей непосредственности, которая не унижает, а скорее, вызывает уважение к спрашивающему.
– Перед тобой его светлость второй герцог д’Алансон, граф де Перш, граф де Жуаньи, виконт де Бомон-о-Мэн, сеньор де Мермер, де Ла-Флеш, де Френе и далее, далее, – пышно представил Шарль. И прибавил, то ли хвастаясь, потому что заметил, как понравился Деве молодой герцог, то ли желая снизить пафосность представления: – Мой кузен.
Жанна широко улыбнулась.
– Как хорошо! – воскликнула она. – Это действительно хорошо, что вы здесь! Чем больше людей королевской крови соберётся возле дофина, тем лучше.
Алансон развёл руки.
– Увы, я всё ещё пленник герцога Бедфордского, и пока не уплачу выкуп…
– Это неважно! – пылко перебила Жанна. – Нам, может быть, вовсе не придётся воевать! Воля Господняя так же священна для англичан, как и для французов – им следует просто уйти! Вы же нужны дофину сами по себе – как один из пэров, которые, выполняя Божью волю, возложат корону на того, кто, единственный, должен её надеть.
– Я бы хотел отвоевать своё право пэра, вместе со своими землями, – гордо распрямился Алансон.
– А я бы хотела, чтобы ко дню коронации все были живы и не покалечены, – улыбнулась Жанна.
Она радостно перевела взгляд с лица Алансона на лицо дофина, потом обратно. И тут, словно отвечая её настроению, сквозь унылую плену серых мартовских облаков пробились тёплые весенние лучи, освещая общей природной радостью трёх молодых людей, которым, в мирное время, эта весна могла бы подсказать чувства более глубокие… По крайней мере, двоим… И вторя теплу первых солнечных лучей, Жанна, так же тепло, прошептала:
– Я очень рада вам, мой прекрасный герцог…
* * *
Между тем, тёплый луч, отразившись от нагрудника Жанны, стрелой понёсся к окну угловой башни замка, где, сквозь штрихи набухающих жизненными соками веток, за говорившими наблюдал Ла Тремуй.
Ему уже донесли, что речь на королевском совете пойдёт о расследовании подлинности Девы и о том, что ему, возможно, позволят утверждать состав комиссии. Но радоваться было нечему. Ла Тремуй достаточно долго руководил закулисьем этого придворного
Его сиятельство потёр лоб рукой.
Впрочем, кого он обманывает? Герцогиня победила ещё вчера. И знаком её победы стало выражение на лице дофина, когда он вернулся после разговора с этой девицей. Интересно, что она ему сказала? Что-то о своём происхождении? Или наплела какую-нибудь религиозную чушь про Божьи откровения, которой её научила герцогиня?
Ла Тремуй перекрестился.
«Прости меня, Господи! Ведаю, что творю, потому не сочти мысли мои за богохульство. Прийди эта, якобы, Дева сама по себе, я бы, конечно, ещё подумал верить ей или нет… Но такого же быть не могло! Мерлину ничего не стоило, с тем же успехом, напророчить, что в помощь дофину придёт целая армия драконов. И, лучше бы он напророчил именно это – вот бы её светлость голову-то поломала! Но.., что сделалось, то сделалось. И во славу твою, Господи, я должен вскрыть этот еретический заговор любой ценой! Терять мне, по сути, нечего, если правда о заговоре мадам Анжуйской выйдет наружу. Одно плохо – во всём этом деле нет никакой её личной корысти, и этим я связан крепче, чем малейшей опасностью для себя!»…
Площадка в саду давно опустела, а Ла Тремуй всё стоял перед окном, уговаривая себя на разоблачения и тут же отговариваясь от них.
– Ваша милость, – вывел его из задумчивости голос слуги. – Прошу прощения, но к вам тут… Простите, я не посмел удерживать…
Ла Тремуй обернулся. Словно материализовавшаяся мысль, перед ним стояла герцогиня Анжуйская. Стояла и улыбалась! Улыбалась, как старому другу, которого навестила, вот так, запросто, на правах хозяйки дома, чтобы узнать, хорошо ли его разместили…
– Чему обязан? – спросил Ла Тремуй, даже не пытаясь скрыть, что визит этот ему неприятен.
– Как?! Разве вы не видели, сударь? Вы же стоите у окна… Это чудо, не иначе! Девушка из такого захолустья оказалась настоящим воином!
Герцогиня всплеснула руками и подошла к окну, словно желала убедиться, что отсюда всё было хорошо видно, и министр ничего не пропустил.
– Видимо, в захолустье у неё были хорошие учителя, – пробормотал Ла Тремуй, настороженно наблюдая.
– Вы шутите? Откуда там?
Лицо герцогини ни на миг не утратило радостно-восторженного выражения. Со стороны могло показаться, что она абсолютно искренна, но Ла Тремуй не сомневался – мадам пришла вовсе не за тем, чтобы делиться радостью. Хотя и улыбалась.., нет, именно потому, что всё ещё улыбалась с видом наивной, добродушной хозяйки.
– Перед лицом, так явно выраженной Господней воли, хочется даже забыть о всяких недопониманиях, не так ли? – продолжала говорить она, пугая откровенным расположением во взоре, которым, то и дело, одаривала Ла Тремуя. – Сегодня утром я снова поговорила с нашими учёными мужами, которые навещали Деву на постоялом дворе, и они ВСЕ высказались за то, что чудо действительно явлено!