Жанна д'Арк из рода Валуа
Шрифт:
Дижон
Недавно оструганные доски строящихся свадебных павильонов словно светились на фоне тёмной, оттаявшей под первым солнцем площади. Из окон угловой башни их было особенно хорошо видно, но у Филиппа, застывшего в задумчивости, почему-то появились странные мысли о недостроенном эшафоте.
После смерти нелюбимой Мишель, которую навязал отец, герцог Бургундский был коротко женат по мгновенно вспыхнувшей страсти на Бонне д'Э, тоже скончавшейся два года назад в самом расцвете красоты и молодости. Оплакав и эту свою жену с чувством более искренним, чем первую, Филипп, погоревал положенное время, а потом решился на новый брак, теперь
Филипп рассеянно передвинул самшитовое «зерно» на чётках, которые держал в руке.
Девица… М-да…
Ещё полгода назад он отлично представлял, что с ней нужно сделать – избавиться любым способом! И даже месяц назад по-прежнему казалось, что для устранения этой чёртовой Девы вполне хватит простой её дискриминации. Но теперь всё оказывалось не так уж и просто! Теперь её признали, и Шарль уже объявил во всеуслышание о своей готовности во всём следовать Божьему повелению. А повеление это в том, похоже, и состояло, чтобы сделать из девицы, ни больше, ни меньше, мощный стимул для нового рывка против англичан…
Ещё одно зерно чёток задумчиво сползло из ладони к остальным, свободно висящим под рукой. Всё-таки хорошо думается, когда эти гладкие, деревянные горошины перекатываются под пальцами в такт мыслям…
Раньше чётки принадлежали матери, мадам Маргарите, и представляли собой двенадцать одинаковых самшитовых горошин, среди которых, тринадцатым, горел, словно капля крови, один гладко отшлифованный рубин. Ребенком Филипп как-то спросил мадам Маргариту, зачем на самшитовых четках этот выделяющийся камень – только ли для украшения, или для какой-то особенной молитвы? И матушка – женщина обычно слишком суровая, чтобы проявлять себя просто матерью – отнеслась к этому его вопросу совсем не так, как до этого относилась к детскому любопытству старшего сына. «Идите сюда, Филипп, – почти ласково приказала она и подняла чётки за рубиновое зерно на просвет. – Видите, как чист этот благородный камень. Он словно кровь, что течёт в наших жилах, так же ценен за чистоту и благородство, и так же выделяется среди деревянных бусин, как выделяемся мы, наделённые властью, среди всех прочих людей. Эти чётки я оставлю вам в наследство, как вечное напоминание о том месте, которое определил вам Господь. И как напоминание об ответственности за чистоту и благородство собственной крови. Глядя на них, вы уже никогда не забудете о своём предназначении»…
И вот теперь Филипп вертел материнские чётки в руках, размышляя обо всех обстоятельствах сегодняшнего дня с позиций давно усвоенного урока о том, что герцог Бургундский всегда должен думать и действовать, как владыка, равный по крови не одному европейскому монарху, включая сюда, кстати, и короля английского! А действовать, как владыка и принц крови означало для него не поддаваться давлению обстоятельств, но использовать их с максимальной выгодой!
«Выгодно ли мне сейчас устранять эту девицу? – размышлял Филипп, перебирая чётки. – Сейчас, когда так неприятно стали складываться отношения с английской стороной?» И сам себе ответил: «Именно сейчас, пожалуй, не выгодно. И Кошон ничего толкового не накопал, и твёрдой уверенности в том, кто она на самом деле, как не было, так и нет… Обвинить в колдовстве, конечно, легко. Но сейчас, пожалуй, лучше подождать и посмотреть, не выгоднее ли будет потом поторговаться за информацию о ней?».
Он вспомнил, как вышел из себя, когда узнал, что дофин всё-таки принял девушку в Шиноне и объявил о том, что верит ей безоговорочно. Вспомнил, какими эпитетами наградил Кошона, уверявшего, что «Ла Тремуй ничего подобного не допустит – не стоит и волноваться»… А вспомнив, усмехнулся. Воистину, что ни делается, то к лучшему, и зерно удачи, действительно, лежит в каждом провале!
Месяца не прошло с того дня, как делегация из Орлеана смиренно
Ох, как радостно забилось в тот момент сердце бургундского герцога! Сбылась, почти сбылась мечта его отца! И над склоненными головами орлеанских послов Филиппу уже мерещилась такая же склоненная тень Луи Орлеанского!
Но триумф был недолгим.
«Я не из тех, кто обшаривает кусты в поисках гнезда, а потом отдает птенцов кому-то другому», – заявил Бэдфорд, узнав о посольстве, и наложил строжайший запрет на все действия герцога Бургундского по защите города.
Что ж, пусть так… Не хотите отдавать Орлеан – не надо! Хлопот меньше! Но Филипп тоже не из тех, кто позволяет говорить о себе, как о «ком-то другом»! И, если уж на то пошло, готов предоставить его Бэдфордскому сиятельству – этому умельцу «обшаривать кусты» – право как следует увязнуть под Орлеаном. Но сам он, по всем правилам рыцарской чести, осаждать город, воззвавший к нему за помощью, более не может. И Бог им всем в помощь, когда эта новоявленная Дева – это свершенное во плоти пророчество, это «чудо Господнее» или, как там её ещё называют – развернёт королевское знамя… Победить она, конечно, не сможет, но кровь англичанам попортит изрядно. За «Божьей посланницей» поднимется чернь, а Филипп, ещё по Парижскому восстанию восемнадцатого года, прекрасно помнил, как страшен бывает простолюдинный бунт. И, похоже, Иоланда Анжуйская именно на этом строила свои расчёты… Умно! Эх, знать бы, кто такая на самом деле эта Дева – это многое расставило бы по местам!
Взгляд герцога снова скользнул по недостроенным павильонам.
Вот, кстати, и отличный повод вывернуться из дурной ситуации без оскорблённого лица, которое всегда так унижает. Свадьба! И всё с ней связанное. В конце концов, его невеста – дочь короля Португалии Жуана, а тот не зря получил прозвище Великий. Все амбиции королевской крови этому семейству не чужды, и пренебрегать невестой, занимаясь в первую очередь политикой, а не подготовкой к свадьбе, герцог Бургундский, (опять же, как рыцарь, верный произнесённым когда-то клятвам), права не имеет!
Филипп с явным удовольствием вспомнил полученное недавно письмо от принцессы Изабеллы. В нем она чрезвычайно мило называла герцога «Фелиппе» и благодарила за оказанную честь… Судя по всему, женой принцесса будет вполне сносной, поэтому следует велеть поскорее достроить эти павильоны, чтобы перестали превращать площадь в какое-то лобное место – а потом отозвать часть войска из-под Орлеана.
«Оставлю только несколько отрядов на всякий случай. Но велю ни во что серьёзное не вмешиваться…»
Герцог даже тихо рассмеялся, представив, как позеленеет от гнева Бэдфорд!
«Ничего, ничего, ваша светлость, – подумал он без особого злорадства, настолько ощущал себя хозяином положения. – Как только птенцы, так удачно вами найденные, дадут вам клювом по темени, я, пожалуй, подскажу, как их можно вернуть обратно в гнездо. И даже не стану сильно торговаться за эту информацию. Если.., если, конечно, не будет выгоднее дать им разлететься…»
Твёрдой рукой Филипп сжал чётки в руке. Всё! Он вернул себе душевное равновесие и вполне готов к разговору, мысли о котором задержали его на этой башне…
Накануне вечером в замок приехала Мари де Ришемон – сестра герцога и супруга коннетабля Франции мессира Артюра, находящегося сейчас в откровенной опале у того, кто по мнению герцога Бургундского представлял собой жалкую смесь из полукороля – полудофина. «Прав, прав был отец, воюя с этим гнилым родом, – думал Филипп, направляясь из башни в то крыло замка, где разместилась приехавшая сестра. – У Шарля не хватает ума даже на расстановку сил при собственной персоне. Какой воюющий правитель, имея в своём распоряжении одного из лучших военачальников, да ещё с армией в тысячи три, не меньше, отправит его, фактически, в изгнание и предпочтёт такого хитрого пройдоху, как Ла Тремуй?! Этот лис готов предать уже теперь, только почуяв, что появление многообещающей девицы из Домреми расшатает его устойчивую позицию возле трона… Однако, чёрт с ним. Сейчас важнее понять, зачем приехала Мари, которая, как истинная дочь нашего отца, никогда ничего не делает просто так…»